Восток в новейший период (1945-2000 гг.)

Коллектив авторов

Таким образом, начало индустриализации на Филиппинах обрело форму импортозамещающей модели. Она сыграла свою положительную роль в развитии национальной экономики, способствуя ускорению темпов экономического роста, повышению технического уровня экономики. Но к концу 1960-х годов модель импортозамещения исчерпала себя, демонстрируя неспособность в долгосрочной перспективе содействовать расширению внутреннего рынка, главным образом из-за низкой платежеспособности большинства населения. На внешнем же рынке она была неконкурентоспособной, превратившись из ускорителя экономического роста в фактор его сдерживания. В то же время становилось все более заметным отставание Филиппин в темпах роста от наиболее продвинутых соседних стран ЮВА, где в условиях авторитарной государственности утвердились мотели экспортоориентированной экономики.

Кроме того, на Филиппинах самым отсталым, не поддающимся реформированию, оставался аграрный сектор. Все попытки властей (в частности, президентов Магсайсая и Макапагала, 1961–1965) провести через конгресс закон об аграрной реформе, нацеленной на капитализацию сельской экономики, блокировались мощной землевладельческой

элитой, представители которой преобладали в парламенте. Обладание крупной земельной собственностью (еще с испанских времен и особенно при американцах) давало в руки землевладельцев почти неограниченную власть на местах и открывало путь в большую политику. Сказывалась и специфика американского колониализма. Город был объектом «демократического эксперимента». Здесь действительно следует говорить о внедрении демократических ценностей, институтов, правопорядков, серьезных сдвигах в укреплении рыночной экономики, формировании среднего класса и элементов гражданского общества. Но все эти новации не затрагивали аграрную периферию. Американцы сознательно придерживались дуализма в колониальной политике, поощряя лендлордизм (оплот традиционализма и консерватизма в филиппинском обществе), заботясь о социальной опоре режима и стабильности колониального государства. Землевладельческая элита уже при американцах, используя свою экономическую мощь, начала прибирать к рукам партии, избирательную систему, прочие структуры насаждавшейся «колониальной демократии».

В постколониальное время, когда Филиппины лишились прямой политической опеки США, несоответствие внешнего демократизма политической системы и ее внутреннего содержания становилось все более очевидным. Впервые это несоответствие уже в начале 1960-х годов было глубоко исследовано в ставших классическими трудах американского политолога К. Ландэ. Та либерально-демократическая модель, которая утвердилась на Филиппинах, представляла собой разновидность так называемой олигархической демократии, когда реальная власть в государстве при формальном сохранении атрибутов представительной системы концентрировалась в руках узкой, социально замкнутой правящей элиты — «старой олигархии».

В то же время на Филиппинах, как ни в одной из других стран ЮВА, правящая элита была чрезвычайно сильно разобщена по кланово-региональному признаку: межклановые конфликты напоминали феодальные междоусобицы. «Генетические» черты филиппинской правящей элиты: клановость, фракционность, социальная замкнутость, оппортунизм, неспособность к сильному демократическому руководству — обусловливали низкую эффективность политической власти, способствуя хаотичности политического процесса. В частности, это наглядно проявлялось в действиях партийно-парламентской системы, обладавшей внешними чертами демократизма, а на деле служившей инструментом перераспределения власти между соперничающими политическими кланами. Две сменявшие друг друга у власти партии, ПН и ЛП, не допускали образования «третьей» партии, способной выдержать конкуренцию с ними. Будучи партиями традиционного типа (объединения по принципу «лидер последователи»), ПН и ЛП выступали фактически с идентичными программами, отличаясь друг от друга лишь преимущественной поддержкой электората «своих» регионов. ПН традиционно доминировала в тагальских районах Южного Лусона и на о-в Себу, ЛП — в северных провинциях Лусона (Илокос и др.). Аморфность партийных образований, отсутствие партийной дисциплины породили практику свободных переходов из одной партии в другую, в основном претендентов на высшие выборные посты, если смена партии была им выгодна тактически, с точки зрения расширения голосующего за них электората. Соответственно, они «уводили» с собой в «новую» партию и большинство своих последователей. Например, переход к моменту выборов президентов Магсайсая и Маркоса из ЛП в ПН (в 1953 и 1965 гг.). Правящая элита реализовывала свои властные амбиции преимущественно через конгресс, превратившийся в арену межклановой борьбы, источник коррупции, лоббирования местными элитами «своих» депутатов. Попытки упорядочить политический процесс, снизить накал межфракционной борьбы исходили от президентов, возглавлявших исполнительную власть. Но поскольку президенты, как правило, были выходцами из тех же самых политических династий и кланов, они обычно проигрывали в противоборстве с законодателями (классический пример — блокирование олигархами законопроектов об аграрной реформе).

К середине 1960-х годов нежизнеспособность политической системы осознавалась в самых разных слоях филиппинского общества. К назревавшему политическому кризису прибавились неопределенность в экономике, вызванная отходом от политики импортозамещения и поисками новой эффективной модели развития. В социальной сфере возрастали неравномерность в распределении доходов, углубление разрыва между полюсами богатства и нищеты. Концентрация власти в руках олигархической верхушки при слабости государства, не способного защитить интересы широких слоев общества, неизбежно вела к вспышкам оппозиционных настроений, появлению движений социального протеста.

В городах, прежде всего, в столичном мегаполисе, в пестром спектре оппозиционных сил усилился левый фланг — радикально-националистическое движение и легализовавшаяся компартия, в составе которой активную роль стали играть экстремистские элементы, последователи маоистских идей. Либеральная оппозиция была представлена разрозненными и слабыми группировками и организациями, из которых наиболее авторитетным было Христианское социальное движение во главе с Р. Манглапусом, создавшим некий филиппинский вариант теории христианского социализма. С распространением дестабилизационных тенденций среди филиппинцев стали появляться и активные сторонники сильного лидерства и сильной государственной власти, способных навести порядок и консолидировать общество. Один из авторов кембриджской истории ЮВА определяет реорганизацию системы власти в этатистском направлении как «maximum government».

Наиболее

целостное выражение идеи авторитарно-этатистского толка получили во взглядах двух крупных политических деятелей, представлявших политический истеблишмент, сенаторов Ф. Маркоса и Б. Акино, соперников в борьбе за президентское кресло, а затем и непримиримых врагов. Суть их программ: централизация власти в руках президента как единственное средство интеграции общества и мобилизации масс; приоритет модернизаторских преобразований в экономике, в первую очередь — ликвидация лендлордизма и проведение аграрной реформы. Их личное соперничество закончилось победой прагматичного и волевого Ф. Маркоса, снискавшего уже в середине 1960-х годов массовую популярность среди филиппинцев. Б. Акино с его склонностью к излишне эмоциональной риторике и, главное, сближением в поисках поддержки с некоторыми левыми и ультралевыми группировками оттолкнул от себя многих потенциальных сторонников. Ф. Маркос, напротив, выиграл, обозначая все левое движение как «коммунистическое» и указывая в публичных выступлениях на реальность «коммунистической угрозы».

В деятельности первой администрации Ф. Маркоса можно выделить два важных достижения. В экономической области — это начало перехода к модели экспортоориентации, продемонстрировавшей впечатляющие результаты в развитии экономик соседних стран ЮВА. В сфере внешней политики — вступление в региональную организацию АСЕАН (1967), положившее начало усилению азиатского направления во внешнеполитической деятельности государства.

Но остановить дестабилизационные процессы первой администрации Ф. Маркоса не удалось. Более того, к концу 1960-х годов на Филиппинах все явственней обнаруживались черты структурного кризиса. Одной из его главных составляющих была резкая активизация левоэкстремистских сил. В 1968 г. от КПФ откололась ультрарадикальная группа, образовав Компартию идей Мао Цзэдуна (в наши дни известна просто как КПФ) во главе с Х.М. Сисоном. Тогда же был сформирован ее боевой отряд — Новая народная армия (ННА), в основном из крестьян, студентов, остатков скрывавшихся в горах хуков, которая повела вооруженную борьбу в глубинных районах Архипелага. Серьезная обстановка сложилась в южных, населенных мусульманами (составляют 5–7 % от численности всего населения) районах страны, где в конце 1960-х годов возникло вооруженное сепаратистское движение. Его лидерами стали молодые выходцы из местной элиты, получавшие образование в зарубежных религиозных исламских центрах (Саудовская Аравия, Ливия и др.). Один из них, Нур Мисуари, основал в 1968 г. первую крупную организацию Фронт национального освобождения моро (ФНОМ) с программой выхода мусульманского юга из состава унитарного государства и образования на южных островах независимой исламской республики (Bangsa Moro).

Мусульманский экстремизм на Филиппинах имеет глубокие исторические корни [68] . Стихийные вспышки насилия, кровавые столкновения между вооруженными группировками моро и местными христианами фактически не прекращались в период деколонизации и складывания национальной государственности. Но с конца 1960-х годов мусульманское движение вступило в качественно новую организационную и идеологическую фазу. Сепаратистский характер движения во многом провоцировался проводимой властями политикой жесткого государственного унитаризма, не преодоленной политической и социально-экономической дискриминацией мусульманского меньшинства, хозяйственной отсталостью мусульманской периферии сравнительно с христианским центром, особо болезненной проблемой переселения христиан на южные острова, где они занимали земли, которые мусульмане исконно считали своими. Кроме того, для двух основных конфессиональных общин характерна полная культурная отчужденность. У филиппинцев-мусульман, ориентированных на ценности ислама, не было (и нет) самоощущения принадлежности к единому филиппинскому сообществу. Никоим образом нельзя игнорировать и чисто цивилизационный фактор.

68

«Проблема моро» (моро — собирательное название филиппинцев-мусульман, от исп. «мавр», обитающих на южных островах Минданао, Сулу, Басилан, Глосан) возникла на рубеже XVI–XVII вв., в период испанской колониальной экспансии, когда испанцы не смогли завоевать южные мусульманские султанаты. В XVI–XVII вв. шли непрерывные «войны моро»: военные экспедиции испанцев с целью захвата южных островов и пиратские нападения мусульман на прибрежные районы испанской колонии под религиозным лозунгом «войны креста и полумесяца». «Неверными» моро считали не только колонизаторов, но и обращенных в католичество жителей центральных и северных провинций колонии.

Тем не менее, несмотря на углубление кризисной ситуации, большинство филиппинцев не утратили доверия к Ф. Маркосу, считая его тем сильным лидером, который способен оздоровить обстановку в стране. На президентских выборах 1969 г. Ф. Маркос вновь одержал победу (это единственный в истории постколониальных Филиппин президент, избранный на второй срок). Именно во время второго президентства Ф. Маркос сделал первые реальные шаги по воплощению своего грандиозного проекта переустройства политической и экономической системы. Накануне выборов 1969 г. он сформулировал ряд положений по «новой политической идеологии» для Филиппин, недвусмысленно ставя под сомнение перспективность либерально-демократических принципов организации филиппинского общества. По его мнению, они рождают политический хаос, коррупцию и, наконец, парализуют действие государственного механизма. Предвыборная кампания проходила под популистскими лозунгами «рис и дороги» и содержала резкую критику социальной несправедливости. Была высказана мысль о необходимости «революции сверху», по инициативе правительства, для борьбы с «нищетой и социальной несправедливостью» во избежание насильственной («якобинской») революции снизу в результате социального взрыва.