Восвояси
Шрифт:
У хромого с рождения Саркена было три дочери: Каракат, Азель и Айнау, которые вышли замуж соответственно за русского, молдована и украинца и сразу же после свадьбы поменяли Казахстан на очень далекий, славящийся в Советском Союзе “длинным рублем” Сахалин. Они даже на похороны отца не смогли вовремя прилететь.
Вдова Саркена, депортированная в Казахстан немка Поволжья Амалия, сейчас дежурила у смертного одра своей золовки.
– Алтын. Cлышишь меня? – спросила Амалия и успокаивающе погладила иссохшую руку больной. – Я должна тебе все рассказать. Про меня и нашего Хабхабыча. Ну и кличку же ты ему придумала! Вот не знаю, во всем ли муж тебе признался, или нет.
Умирающая с трудом приподняла веки, скользнула взглядом по белому потолку, повернула глаза и посмотрела на сгорбленную сиделку.
– Мне… – с большим усилием шевеля посиневшими губами хрипло прошептала Алтын. – Мне надо причаститься.
– Не лезь вперед бабушки! Я старше тебя и мне первой положено причащаться, – иронизировала Амалия. Подобие улыбки скользнуло по ее лицу. – Ты зря тут не болтай. Побереги силы. Лежи и слушай.
– Так я же умираю.
– Мне тоже недолго осталось. Так что не мешай. Ты знаешь, мы ж никогда с тобой не были подругами. Хотя могли ими быть. И вроде родственники, и жили по соседству последние годы. А самое главное, у нас ведь общий мужчина был. Как я уже сказала, я не знаю, что именно тебе поведал твой супруг. Так что теперь послушай, как я понимаю случившееся. Мы с Давидом родом из одного села. Звалось оно Мюллер. В немецкой колонии на Волге. Давид был порядком моложе меня и очень маленького роста. Я никогда не собиралась выходить за него замуж. Но он оказался настырным и обиходным ухажером. Я забеременела. Мы не успели официально расписаться, потому что началась война. Давида забрали на фронт. А через два месяца нашу автономную республику немцев Поволжья, свои же, советская власть за двадцать четыре часа уничтожила. Меня тогда, ты знаешь, арестовали и выслали к вам в Казахстан. В трудармии, на зоне, за колючей оградой заставили уголь в Шубаркудуке добывать.
Считай, что в пути у меня родился сын. Мой несчастный ангел Коленька. Ему с рождения не везло. В детском саду его покалечили. Все говорили, что это нянечка виновата. Ей тогда с фронта похоронка на мужа пришла. Вот получается она и отомстила. Пусть и ребенку, но немцу. Я ее не проклинаю. Все мы люди. Всем тогда было тяжело. Это война во всем виновата. Если б не война, то ничего этого не случилось. Мы бы с Давидом поженились и Коля родился бы в нормальных условиях. Под моим присмотром его бы гляди и не угробили. Но не нами судьбы пишутся. Так порешили небеса.
Твой двоюродный брат Саркен мне тогда очень помог. Ваш дядька Мурат, а потом и тетя Жамиля были председателями сельсовета. Печать и бланки хранились у них дома. Так вот Саркен нас поженил. За полчаса подделал свидетельство о браке. Это чтобы меня и ребенка калеку из амбулатории опять на зону не забрали. Начальник охраны нам пистолетом угрожал. Фельдшер пыталась урезонить офицера, но все бес толку. А вот перед бумажкой с печатью нквдэшник смирился. Оставил нас на попечение мужа.
Я в тот момент действительно не в состоянии была здраво мыслить и сопротивляться. Скорее всего от страха. Но клянусь богом, я вышла замуж за твоего брата не из-за благодарности. Он мне как человек был симпатичен. С первой минуты нашего знакомства. Ну а потом и чувства появились. Очень скоро я его по-настоящему полюбила. Всем сердцем и душой. И наши трое дочек – тому доказательство.
Так вот, а Давид в сорок первом году под Москвой попал в немецкий плен. Волей или неволей, но там он стал работать на врага. Служил в роте технического обеспечения вермахта. Познакомился
Я уверена, если бы тогда узнали, что он Давид Шмидт, урожденный немец Поволжья, ефрейтор Красной Армии и что он работал на фашистов, то его сразу же, без суда и следствия пристрелили. Но пока Давид приходил в сознание, его уже по документам записали Яковом. То есть германским военнопленным. К ним совсем другое отношение было.
Так Давид стал Яковом и его сослали в лагерь под Свердловском. Через четыре года всех военнопленных отпустили назад, в Германию. Но Якову там нечего было искать. Ведь он на самом деле был нашенский. Да и я с сыном тоже были по эту сторону кордона. Яков попросил оставить его в СССР. Твой дядя Данда тогда служил в лагере капитаном НКВД. Он и организовал Якову спецпоселение на станции Аккемир.
Ну, а дальше ты должна помнить. На обратном пути из областной больницы мы с Саркеном заехали к вам. Тут я и столкнулась с моим Давидом. У него был страшный шрам на пол лица. Узнала его только по голосу. В это было трудно поверить. Я себя едва сдержала, чтобы не броситься любимому на шею. Он тогда впервые увидел своего сына. Горбатого Коленьку. В первый же день Давид, теперь уже Яков, предложил мне официально расписаться и нам втроем уехать в Германию. Но я была замужем. У нас С Саркеном родилась Каракат и двойняшки были на подходе. А самое главное, мне Саркен стал дороже чем Давид.
– Их хабс, их хабс, – могло показаться, что Алтын в забытье бредит.
– Да, именно это всегда выдавало в Якове моего Давида. Он же с юных лет постоянно и всюду мешал в русскую речь немецкий глагол “ haben”. “Я хабе сегодня видел”. “ Ты хаст купила?” У немцев это означает “иметь” и обязательный глагол в прошедшем времени. Это же ты тогда сама прозвала его Хабхабычем. Влюбилась ты по самые уши в экзотичного военнопленного. А ему это как раз и на руку было: он вроде как остался рядом со мной и мог как-то участвовать в жизни своего сына.
Получается, что я и Давид оба нашли в вашей семье, в роде Шукеновых, свое счастье. С тобой мы дважды породненные. А подругами так и не стали. Видимо где-то чуть-чуть ревность осталась. Ну а теперь нам суждено вместе век доживать. Без нашего Хабхабыча. Ты же его с сыном Виктором и снохой Татьяной в Германию отпустила. А зря. Дуреха, почему ты ему про свою неизлечимую болезнь не сказала? Не по-людски это.
– Телеграмму не шли. Не смей их там тревожить, – была последняя воля прикованной к постели Алтын. На исходе дня она предстала…
Краем простыни Амалия осторожно накрыла лицо умершей. Придерживая табуретку, чтобы та вдруг не сдвинулась и не заскрипела, старушка с опаской поднялась и буквально на кончиках пальцев ног отошла от кровати. Амалия была уверена, что первые часы после смерти нельзя почем зря тревожить мертвое тело. Считала, что от излишних шума и прикосновений усопший может воскреснуть, а потом опять, в страшных муках, второй раз будет умирать.
Рыжая кошка практически полдня неподвижно просидела на подоконнике. Фартуком в руках Амалия молча прогнала своего питомца, следующего ей везде по пятам. Домашнее животное по кличке “Царапа” с возмутительным “Мяу” покинуло помещение. И опять-таки через форточку, которую хозяйка поспешила тут же закрыть.