Восвояси
Шрифт:
Со стороны невозможно было понять, кому именно сейчас молилась Амалия. Известно, что протестанты лютеране не признают икон и во время церковной службы у них не принято креститься. Но ведь и у мусульман бог тоже обезличен. Правоверные совершают намаз, но с кем они говорят – воочию себе не представляют. Главное, что обращаются в правильном направлении…
Буквально месяц тому назад изначально русское написание казахстанского поселка Аккемир исправили на “А?кемер” – что в переводе с тюркского означает – белый
После распада совхоза и в прямом смысле слова уничтожении здания его конторы, только в акимате остался единственный в поселке исправно работающий телефон. Амалии срочно надо было позвонить в Германию. Перед смертью Алтын попросила не высылать телеграмму. Про телефонный разговор не было и речи.
Благо, Хабхабыч в первом же письме написал номер телефона, по которому можно было с ним связаться. Отдав секретарше акимата свою месячную пенсию, Амалия по телефону кратко сообщила Давиду о смерти его супруги.
Уже на выходе из акимата ее вдруг окликнули. Отличительной чертой представительного вида секретарши всегда была высокая прическа в бордовый цвет окрашенных волос. Ходили слухи, что модница наматывала их на стеклянную, литровой а то и большей величины, банку.
– Не дай бог ей где-нибудь головой о дверную притолоку зацепится. Вдребезги прическу разнесет, – бывало судачили злые поселковые языки.
Высокая и статная женщина долгие годы была председателем сельского совета народных депутатов. Считай, что первый человек в поселке. В переименованным на казахский лад учреждении – акимате – ей отвели всего лишь должность секретарши.
– Баб Маль, ты наверняка помнишь Третьяка? – нежданно-негаданно спросила Тамара Васильевна.
От неожиданности старушка застыла на ступеньке крыльца. Не сразу и не оборачиваясь ответила на вопрос вопросом:
– Что он там опять натворил?
– Письмо с зоны нам прислал.
Амалия медленно обернулась и испытывающе смотря в глаза секретарше сказала:
– Ну да. Такое дерьмо не забывается. Хотя и очень хотелось бы. Родной сын Третьяка теперь приходится сводным племянником моему приемному сыну. И что того? Вы же, Тамара Васильевна, сами знали этого негодяя.
– Ему недавно перевалило за семьдесять. Третьяк по возрасту попадает под амнистию и просит разрешения, доживать свой век у нас в поселке.
– Да никогда! – от нахлынувшей злости побагровело лицо старушки. – Пусть там, за решеткой и сдохнет. Он все равно не жилец на этом свете. Поди ты слышала, что его напарник, Король, пару лет тому назад освободился. Он думал, что умнее, побоялся вернуться в родной поселок. Но добрые люди его все равно нашли. Пристрелили как собаку. Яйца ублюдку перед этим отрезали.
– Да угомонись же, баб Маль. Так нельзя. Не по закону. Это был самосуд.
– А ты семидесятилетнему уголовнику ответь и участковому тоже заяву накатай, мол баба Амалия грозит с Третьяком тоже самое сделать…
Две
На обочине посыпанном грубым щебнем шоссе их поджидала вся в черное одетая Амалия. Рядом с ней ютился щуплый мальчик.
– Давно ждешь? – спросил Яков вместо приветствия и спрыгнул с высокой ступеньки грузовика.
– Сказала бы, если мне хоть кто-нибудь раз в жизни часы подарил, – краем платочка Амалия прикрыла радостную улыбку. С Виктором она поздоровалась лишь кивком головы.
– А че хат сюда вышли? На переезде же удобнее ждать – на стульчике, да и в тенечке.
– Так переезд перенесли на километр дальше. Китайские товарняки уже не помещались на нашей станции.
– Во как! В Аккемире снова пшеницу да рожь хат выращивать стали?
– Поселок и станцию переименовали, – Амалия показала в сторону новенького дорожного указателя “селосы А?кемер”. – А зерно практически никто уже не сеет. Это скорее всего из-за длиннющих поездов цистерн с нефтью разъезд перенесли. Сейчас поди половина наших сельчан на нефтекачалках работает.
– Немыс Ата, сенин устиннен жаксы иис шыгады, – большие черные глаза мальчика смотрели Давиду в душу.
Желая помочь, мальчик успел выхватить из рук старика маленький фанерный чемоданчик. Давид не сопротивлялся.
– А это кто?
– Уральчик. Сын Жамлихановых. Они в ауле новые, недавно сюда перебрались.
– Ты ему или он тебе нянька? – во всю ширину новых вставных зубов улыбнулся Хабхабыч.
– Он сирота. У них в семье несчастный случай. Родители в аварии погибли.
– А тебе кто его доверил? Тебе ж хат восемьдесят два.
– Думаешь я хотела? – развела руками Амалия. – Официально он на свою сестру Соню записан. Но за ней самой ухаживать надо. Бедолага из больницы не вылазит. А братишка одинешенька сидит перед домом и убивается. Я не смогла мимо пройти.
– Не боишься? Справишься?
– Все в божьих руках. Что-то варить и стирать я еще в состоянии.
– Да простит меня всевышний и твой хат зубной врач, – Хабхабыч порылся в кармане костюма, достал и протянул мальчику тоненькую плиточку немецкой жвачки.
– Баб Маль, у нас не получилось раньше прилететь, – счел нужным пояснить Виктор. – Ждали немецкие паспорта. Нам выдали временные.
– А Таня почему не приехала? – поинтересовалась Амалия.
– Так она на сносях. У нас скоро ребенок родится. Я хотел было остаться, ухаживать за ней. Но Танечка настояла, чтоб я попрощался с матерью.