Восвояси
Шрифт:
– Заноз не видно, – уж очень лаконичным было ее заключение. – Медицина тут беспомощна. Будем резать по живому.
Еще пуще прежнего рассмеялся Виктор.
Обильно смочив йодом солидный кусок ваты, Амалия протерла старику считай что всю ступню.
Не сразу, но Давид почувствовал жгучую боль. Старик взвизгнул и машинально обхватил ногу двумя руками.
– Не боись, батя! – успокоил отца подошедший к ним Виктор. – До свадьбы заживет.
Его звонкий смех вновь заполнил двор…
Амалия умело разливала в кисайки чай по-казахски: столовая ложка сливок, потом хорошая порция крепкой заварки черного чая и в последнюю
Давид умиленно следил за каждым движением ее дряблых рук. Ему хотелось как на фотографиях запечатлеть в своей памяти каждую деталь этого завтрака, каждое лакомство на столе, каждый цветочек на клеенке. Он до боли в сердце понимал, что это может быть последний раз, когда он видит эту женщину.
– Маля, а ты не собираешься к нам в Германию, – спросил Хабхабыч, принимая из рук Амалии очередную пиалу с чаем.
– Нет, – могло показаться, что у нее уже был готов ответ на подобный вопрос. – Не собираюсь.
– Но почему, баб Маль? – вмешался в разговор Виктор. – Твоя землянка скоро развалится. Магазины пустые. Ближайший врач за сто верст и тот только за большие деньги принимает.
– Нет, не собираюсь… – Амалия обвела долгим загадочным взглядом гостей за столом и как-то облегченно добавила: – Потому что… уже все готово. Через две недели меня из Москвы заберет Ёся. Он все документы успел оформить…
Утреннее чаепитие оказалось очень коротким. К дому подъехал и пропибикал автомобиль.
– А кто нас повезет? – тихо спросил у сына Давид, поднимаясь с нар.
– Мирболат Сексенбаев, – тоже негромко ответил Виктор, – из аккемирских, он нас в Кандагач вез, когда мы уезжали в Германию.
– Доброе утро, немыс ага! – водитель подбежал и обеими руками пожал кисть правой руки Якова.
– С?лем, кулыншагым [15] ! – приветствовал Хабхабыч. Он пристально посмотрел молодому мужчине в глаза и про себя подумал, что наверное было неправильно называть взрослого шофера “мой жеребенок”. – Держи чемоданчик. Головой за него отвечаешь.
15
С?лем, кулыншагым (каз.) – Привет, мой жеребенок.
– С брильянтами что ли? – пошутил Мирболат и его лицо расплылось в улыбке.
– Что-то поважнее, – ответил и подмигнул единственным глазом старик. – Там запасные очки и вставные челюсти. В мои годы самое необходимое.
Настало время прощаться.
– Gute Reise [16] ! – пожелала Амалия.
– Bis bald! Auf Wiedersehen [17] ! – хором ответили ей гости из Германии.
Легковушка вывернула на дорогу и двинулась в сторону железнодорожного переезда. Вскоре она скрылась в клубах поднятой пыли.
16
Gute Reise! (нем.) – Удачной поездки.
17
Bis bald! Auf Wiedersehen! (нем.) – До скорой встречи! До свидания!
Сквозь грязное окно автомобиля Хабхабыч с грустью провожал взглядом череду крохотных
Ехать пришлось довольно долго. В Актюбинск вела ужасная, сильно разбитая дорога. Давид нарочито крестился, когда их легковушку, двигающуюся с верблюжьей скоростью, подкидывало на очередном ухабе.
Аэропорт находился на окраине областного центра. Так что их путь лежал через весь город. Многочисленные огромные цветные плакаты напоминали проезжающим, что Актюбинск теперь переименовали в Актобе. Но старые дороги новоявленного города оказались не лучше чем то подобие восьмидесяти километрового шоссе, по которому наши герои добирались из Аккемера. На поверхности улиц областного центра почти не осталось асфальта. Сплошь и рядом и наперекосяк сплошные колеи, одна глубже другой.
Буквально с первых дней войны Давид невзлюбил самолеты. В первых числах октября 1941 года их дивизию сняли с оборонительных позиций и отправили под Москву. Весь путь до станции Малоярославец эшелон шел под бомбежкой. Разгружались и окапывались тоже под налетом вражеской авиации. Можно понять, почему, будучи ефрейтором пехотинцем Красной Армии, Давид Шмидт возненавидел стальные птицы: они сбрасывали бомбы и несли на своих крыльях погибель.
И все же, будучи до мозга костей заядлым технарем, Хабхабыч не мог остаться равнодушным к разантно развивающейся в послевоенные годы авиации.
Вначале он познакомился с кукурузником. И это было воистину “божье” сведение.
Начало весны. Первые теплые денечки. Самолет с двумя, расположенными одна над другой, несущими поверхностями сделал пару разведывательных кругов над Аккемиром и пошел на посадку в районе обширного пустыря за мусульманским кладбищем.
Хабхабыч в это время управлялся по хозяйству. Заметив сбрасывающую высоту крылатую машину, он оставил это дело и поспешил к месту предположительного приземления.
С нетерпением дождавшись, когда посланец неба наконец-то вырулит на стоянку, местный знаток абсолютно всех двигателей, явно с трепетом и благоговением приблизился к кукурузнику. Хабхабыч никогда раньше не был так близок к пропеллерной машине. Мотор заглох. Дверца открылась и на пыльную, поросшую мелкой полынью землю спрыгнул пилот.
– Что-то сломалось? – проорал Хабхабыч. Ему явно заложило уши. Протянув для приветствия руку он представился: – Меня зовут Яков. Могу помочь с ремонтом.
– Да нет, – ответил пилот и улыбаясь добавил: – Я Григорий. Это нам с Антошей придется тут вам помогать. Будем ваши сады да поля от нечисти спасать.
– А где ж твой напарник? Чего это он внутри прячется?
– Антошей зовут мою ласточку, – пояснил пилот и с гордостью похлопал по нижнему ярусу крыла самолета. – А на борту центнер слегка замороженных божьих коровок.
– Кого? – явно недоумевал Хабхабыч.
– Ты че, деревня! Это же такие ярко красные с черными точками жучки.
– Да я не дурак, знаю как они выглядят. Зачем ты их сюда приволок?
– Агрономы так порешили. У вас тут совхозные яблоневый и ранетковый сады, плюс частные участки страдают от тли. Чисто химией нельзя. Могут погибнуть пчелы некому будет опылять цветы. Специалисты нашли более крутой способ борьбы с этой напастью. За ночь разморозим жуков из зимней спячки и завтра же разбросаем их над деревьями. И божьи коровки сыты, и химии не надо.