Вот в чем фокус

Дробиз Герман Федорович

— Помогите,— сказал он.

У меня тоже задрожали руки. Я с трудом отстегнул наручник, с помощью которого дежурный присоединил чемодан к запястью. Я всмотрелся: да, это был он. В неисчислимых царапинах и шрамах, с порыжевшими от ржавчины металлическими уголками, с облупив­шимся на замках никелем.

— Подробности утром,— заплетающимся языком про­изнес дежурный, упал на пол и захрапел.

Я осторожно пронес чемодан в комнату и поставил его возле кровати.

«Все-таки отлетался,— подумал я.— Рано или поздно сказки спускаются с небес на землю».

В эту ночь сны

мои были грустны и беспредметны. Призрачные струи и спирали пронизывали их, сгущалась темнота, гасли падучие звезды. Космический холод окутывал меня своим ледяным дыханием. Я подтянул колени к подбородку и, кажется, проснулся. Свежий ночной ветер дул в распахнутое настежь окно. Над кры­шами ползли черные косматые тучи, в разрыве между ними скользила багровая луна. Недоброе предчувствие пружиной выкинуло меня из постели.

Чемодана в комнате не было. На оконном стекле, прибитая порывом ветра, трепетала записка:

«Чемодан рожден для счастья, как птица для полета. Пойми, я еще ни разу не был в Австралии. Может быть, вернусь в понедельник. С уважением — твой чемодан».

На кухне похрапывал дежурный.

ВЫНУЖДЕННАЯ ПОСАДКА

Наш серебристый лайнер благополучно подлетал к аэропорту. Вдруг оба двигателя отказали, и мы на­чали падать. Если не принимать во внимание крики пассажиров, мы падали в полной тишине.

— Спокойно, товарищи! — сказал я и посмотрел вниз. Справа и слева простирались бесконечные кварталы большого города, а прямо под нами неторопливо несла свои воды могучая река.

— Внимание! — объявил я,— Принимаю решение садиться на поверхность реки.

Услышав мой уверенный голос, пассажиры потеряли сознание, и теперь уже в полной, без всяких оговорок, тишине наш серебристый лайнер врезался в спокойную поверхность реки. Вопреки моим опасениям он не утонул. Он нырнул до самого дна и вынырнул обратно. От удара пассажиры вернулись в сознание и начали аплодировать и смеяться. Кроме того, внезапно заработали оба дви­гателя, и наш самолет стремительно помчался по речной глади, оставляя сизый пенный след. Я быстро разобрался в новой обстановке, чисто интуитивно нащупал фарватер и повел самолет к ближайшей пристани.

Вскоре на берегу засверкали белоснежные строения речного вокзала. Я заложил глубокий вираж и четко пришвартовался к причальной стенке. При нашем появлении на пристань высыпали люди с узлами и чемо­данами. Потом появился человек в кителе. По его распо­ряжению нам подали трап. Пассажиры тепло поблаго­дарили меня и всю команду и дружно покинули самолет. Вслед за ними по трапу спустились мы. Человек в кителе загородил нам дорогу.

— А вы куда, товарищи? — с удивлением спросил он.— У вас через десять минут рейс на Астрахань. Вот и пассажиры готовы.

У трапа уже толкалась шумная нетерпеливая очередь. Впереди всех стоял старичок с огромным арбузом в руках.

— Категорически

игнорирую ваше требование,— решительно заявил я.— Вверенный мне лайнер принадле­жит системе Аэрофлота.

— Что с возу упало, то пропало,— сурово заметил человек в кителе,— С той минуты, как ваш самолет коснулся поверхности реки, он фактически превратился в плавающее приспособление, именуемое судном, а юри­дически перешел в систему нашего пароходства. И давайте не будем задерживать пассажиров.

— Кончай волынку! — зашумела очередь.— Третий день на узлах сидим, а они, видите ли, где-то там летают.

— Граждане! — сказал я.— Этот рейс для нас полная неожиданность. Еще час назад мы летели на высоте десяти километров и ни о чем таком не думали.

— А могли и подумать,— сказал старичок, стоявший первым.— В дороге надо быть готовым ко всему. Возьмите меня. Недавно ездил в Тулу — со своим самоваром. Сейчас плыву в Астрахань — со своим арбузом. Оттуда собираюсь в Одессу — со своими шутками.

— Товарищи речники, прекращайте саботаж! — крикнул человек в кителе.— Кстати, что это за петлички, нашивки, кокарды?! Немедленно все спороть. Извольте переодеться согласно уставу. И на судне тоже наведите порядок. Продрайте медяшку, окатите палубу. И вырвите вот эти, которые торчат.— Он показал на крылья,— Вы нам ими все берега исцарапаете.

...Из Астрахани мы вернулись бывалыми речниками. Пока грузились новые пассажиры, я поднялся в ресторан.

Там ко мне подсел человек в кителе. Мы пили пиво. Под нами плескалась волна, над нами орали чайки.

— Охота в небушко-то? — приветливо спросил он.

— Охота,— сознался я.— Черт меня дернул на вашу речку садиться. Знал бы, не вынырнул.

— Ну и что? Ну, не вынырнул бы? — Он дружески обнял меня за плечи.— Что бы изменилось? Мы бы тебя зачислили подводной лодкой. Эх, капитан,— задумчиво сказал он, сдувая пену с моей кружки,— никто не знает своей судьбы. В прошлом году один из ваших на пшенич­ное поле сел. Что ты думаешь? Пятьсот гектаров убрал к осени. Теперь лучший комбайнер района, на груди — орден, на фюзеляже — звездочки. Да что говорить. Ты меня спроси: как я в речники попал? В семидесятом году пошел в магазин «Одежда» костюм покупать. Примерил один, другой, третий. Смотрю — китель висит. Вот этот. Только я его на плечи — тут меня и зачислили. С тех пор и трублю... А до этого я в горсправке служил. Как сейчас помню, иду из школы домой, а навстречу — старушка. Мальчик, спрашивает, как мне на Васильев­скую улицу пройти? Объясняю: квартал прямо и два направо. Только сказал — раз! Обнесли меня киоском, телефон поставили, окошечко открыли: горсправка. Вот такие дела. Ухо надо востро держать, капитан!

— Нет,— твердо сказал я.— Мне ваше смирение перед судьбой непонятно. Я буду драться до конца. Я, пока шел в Астрахань, с каждой стоянки телегра­фировал. И в Аэрофлот, и в пароходство.

— Ну и какой результат?

— Пока никакого.

— Не до тебя им теперь,— усмехнулся человек в кителе.

— Почему?

— А ты что, не слыхал? Тут у нас катерок на воздуш­ной подушке развил недозволенную скорость и оторвался от поверхности.