Вот в чем фокус

Дробиз Герман Федорович

— A y меня была,— говорит один из мужчин.— Но я ее сыну подарил. На свадьбу. А он ее поменял. На мужскую независимость. Пойми, говорит, меня пра­вильно, папа: зачем мне теперь это старье, когда я женился?

Пока они совещаются, продавщица спрашивает у меня:

— А вы что-нибудь возьмете?

— Извините,— говорю,— время такое. Галантность ни к чему, а созерцать некогда. Действовать надо. Сей­час деловые люди в почете.

— Точно. Вон они, прилавок обламывают, деловые люди.

...Иду на шум. Очередь — как бараний

рог, в три витка.

— Вы последний? Я за вами. За чем стоим?

— А сами не видите? Настырность выбросили.

— Как вы сказали? «Настырность»?! Странно...

— Что странного? Поначалу-то все было хорошо. Придумали отличную штуку — набор деловых качеств. Энергичность, сообразительность, контактность, пред­приимчивость, напористость. Вот сколько сразу! Но ведь знаете, как бывает: одно с фабрики не подвезли, другое на складе затерялось. Сообразительность, говорят, по своим разошлась. В общем, теперь в те же коробки запихивают одну напористость, и то ни для кого не секрет, что по качеству это уже давно не напористость, а самая обыкновенная настырность. Да и той еще не достанется. Видите: лезут и лезут без очереди. Зачем им еще настырность? Своей хоть отбавляй.

— А вам зачем?

— Все берут, а я Что, рыжий? Если и сегодня не достанется, пойду и наберусь хамства под завязку!

— Но ведь им здесь, надеюсь, не торгуют?

— Здесь — нет, а там...

Смотрю через витрины на улицу: да, там бродят подозрительные личности, подзывают прохожих.

— Хамство — еще игрушки. Там любую гадость можно купить. Конечно, за бешеные деньги.

— Но это же безобразие! Почему никто не борется?

— С непримиримостью перебои. Черта рисковая, бе­рут редко. Падает спрос — снижается производство. И ассортимент узкий. Если и бывает непримиримость, то чаще всего в форме художественных образов, а дело­вая или житейская — товар редкий...

Отхожу несколько расстроенный. Но впереди — отдел детских товаров, и здесь душу радуют забавные сценки.

Оживленнее всего у прилавка, где вниманию поку­пателей предлагается ранняя самостоятельность. Дети скандалят, требуют:

— Купи! Ну, купи!

Катаются по полу, пускают обильную слезу. Напрас­но папы и мамы увлекают их к соседним прилавкам:

— А вот, смотри... уважение к родителям. Правда, хорошенькое?

— Не хочу уважение... Хочу самостоятельность!

— Гм... А вот: тяга к знаниям... Погляди, какая красивая тяга.

— Не хочу тягу... Самостоятельность хочу!!!

Мамы еще сопротивляются, а один отец не выдержал и купил сыну желанную черту. Ребенок преображается тут же. Слезы у него высыхают, и он спрашивает солид­ным хриплым тенорком:

— Батя, у тебя еще деньги остались?

«Батя» жмется, бормочет:

— Да мне еще... это...

— Лишний раз не напьешься,— безжалостно отре­зает ребенок.— Ну-ка, возьми мне эту штуковину бле­стящую. Вон ту, с загогулинами...

— Может,

заодно и уважение к родителям?

— С этим торопиться не будем,— сурово заключает дитя.— Это мы теперь можем самостоятельно иметь. Смотря, конечно, по вашему с мамашей поведению.

Выхожу из детского отдела со странным чувством — словно бодрость приобрел. Странно здесь то, что на самом-то деле я ее не приобретал: ее продают в зале сверхположительных эмоций. Иду туда. Смотрите-ка, здесь кроме бодрости можно приобрести самый насто­ящий оптимизм. Есть покупатели. Есть. Но что при­ятно: никакой давки, никакой суеты. Чувствуется, что оптимизма у людей вполне хватает.

Покидаю зал с чувством оптимизма, хоть опять-таки не приобретал его — чудеса! Раздумываю, куда бы еще заглянуть. Но вдруг замечаю: освещение становится мрачноватым, люди куда-то исчезают, всюду запираются двери, пустеют прилавки... Магазин закрывают, или это мой оптимизм так быстро кончился?

И тут осенило: не то и не другое, а это воображение пробуксовывает, и, стало быть, способность фантазиро­вать дальше — иссякает. Надо срочно дозаправиться. Помчался в антиквариат, к знакомой продавщице, в темноте едва отыскал:

— Ф-фух... Все-таки к вам. Фантазерство есть?

— Где-то было... Вот, пожалуйста.

Кстати, вас наверняка интересует, как выглядят то­вары в этом магазине? По-разному. Галантность тонень­кая, контактность шумная, юмор в пилюлях, настыр­ность — вроде стирального порошка. Самостоятель­ность — типа ваньки-встаньки. А фантазерство оказа­лось вот какое: внутри стеклянного куба — голубиное крыло, и к нему на нитке медная гирька подвешена. Ни крыло не взлетает, ни гирька не падает.

— А гирьку...

— Отцепить? — поняла меня с полуслова продавщи­ца.— Нельзя. Вы тогда такое нафантазируете...

— Понятно. Хоть бы крыло попросторней.

— Заходите. Вскорости ожидаем новую модель, на базе орлиного крыла... с гантелью.

— Ладно,— сдался я.— Давайте эту.

Вернулся домой, подключил покупку, написал то, что вы сейчас читаете. Возможно, у вас есть претен­зии. Например, почему автор не упомянул целый ряд положительных черт и при этом поднажал на некото­рые отрицательные?.. Не знаю, что и ответить. Может, приобретенное фантазерство виновато? Я вот сейчас присмотрелся к этикетке: срок годности-то давно кон­чился. А ведь такая дорогая черта...

Нет, друзья, настоящий характер за деньги не ку­пишь. Оставайтесь с тем, который имеете. Впрочем, по­чему — «оставайтесь»? Конечно, он у вас не образцо­вый. Вот тут прямой, а вот тут малость искривляется. С одного края глубокий, а с другого не совсем. Изнутри добротой светится, а снаружи слегка похуже. Но, уве­ряю вас, переделать можно. Надо только решиться: с ближайшего понедельника, с первого числа, с Нового года. Потихоньку, помаленьку. Как раз на всю жизнь хватит. Долго? Очень. Но другого способа нет.