Vox Humana: Собрание стихотворений

Аверьянова Лидия Ивановна

«… И ты, между крыльев заката…»

… И ты, между крыльев заката, Как луч в петербургской листве, Проходишь под аркой Сената К широкой, спокойной Неве. Мой город… он – голос и тело, Сквозь зданий облупленный мел. Он голубем сизым и белым На финские топи слетел; Он вырос из грубого хора Московской, тугой суеты – Мой голос, мой голубь, мой город, Родной и высокий, как ты. 1929

НА ОХТЕНСКОМ МОСТУ

Чешуйчатые башни На Охтенском мосту, Где лед скользящей пашней Развернут на версту. Фонарь,

ведро олифы – Расплесканный уют… В двух горенках – два скифа – Привратники живут. Они сметают мусор В железные совки – Окурки, шпильки, бусы И драные кульки. А в полдень – входят важно, У ветра на счету, В чешуйчатые башни На Охтенском мосту. 1933

МИХАЙЛОВСКИЙ ЗАМОК

В гранитном, северном цветке Осколок мрачного преданья – На зыбком, медленном песке Безумьем созданное зданье. Оно у кованых перил Коробкой смятою застыло. – Не правда ль, Павел, ты любил Свою кирпичную могилу? Как пешеходы вдоль реки, Сквозь жизнь ты шел, из зала в зало… И в черных рамах глубоки Окон белесые провалы. На киноварь стены крутой Лег иней сединою мудрой: Так падал некогда сухой На запах крови запах пудры. И, смутный раздвигая сон, Под букв литою позолотой, Стальные челюсти времен – Еще смыкаются ворота… Истошный окрик стих и слег. И, меж деревьев, над водою, Едва приметный огонек Горит зеленою звездою. И вдоль дорических колонн — Их ровно десять вывел Бренна, – Другие дни берут разгон: И с каждым солнцем неизменно (Курносый пасынок судьбы, Сухим смешком своим залейся!) – Горячий хлеб и новый быт Несут с собой красноармейцы. 1928

АДМИРАЛТЕЙСТВО

1. «Вянет солнца нежная солома…»

Вянет солнца нежная солома, И, разрозненный, струится луг Мимо львов Лобановского дома, В золотой адмиралтейский круг… Мне своих не переставить ларов: Будет сниться чуть взгляну назад – В рыхлый камень пеленал Захаров Этот узкий, длительный фасад. Только б так, по скату лет суровых, Всё идти, но с молнией в руке – И лепную прелесть дней петровых Не доверить ломаной строке. 1928

2. «В ромашках свод, тенист и узок…»

В ромашках свод, тенист и узок. Я солнце видеть не могу, Где зданье пористой медузой Распластано на берегу. Немецких плотников услада, Над запыленным гравием крыш, В зеленых водорослях сада Ты рейнским золотом горишь. Каких героев приближенье Твою пронижет чешую? В гранитной чаше отраженье Качает ветер, как ладью. И время полною струею Реки отягощает ход… Обличье ложного покоя Глаза, шаги сюда влечет: И вновь вернее всех объятий Перебивая память, тут Лепными щупальцами схватит Меня адмиралтейский спрут. 1933

АДМИРАЛТЕЙСТВО

Всеволоду Петрову

Маргаритками цветет Империя. Желтым полем нежно выгнут свод. Зданье – лебедь с выпуклыми перьями – Славы первенец – парит… плывет… Шкуркой – лисьей или горностаевой – О, распластанное на ветру, О, двухцветное, – крошись,

истаивай, В солнце врезанное ввечеру. Ты – стройнее гениальной памяти – Временем чуть выветренный кров. Пористый ковчег – нельзя, слова не те Отпечаток предадут петров… Или, ревностной медузой выскользнув, Ты – Неве песчаная коса? – Здесь эпоха повернула циркуль свой, Век простер лепные паруса. Что ж, из имени петрова вставшее, Вдруг стихами легшее в персты, Маргариткой отцветай, ромашкою: Мне гадать еще поможешь ты. 1933

ФЕЛЬТЕН

С глухой конюшни крик истошный, Французский говор в свисте пург – Екатерининский, роскошный, Тяжеловесный Петербург. Но, в полукругах ломких линий, В крутых извивах – путь огня! – Она, смотри, цела доныне, Прямая линия твоя. Дубы Петра сухой и четкий Пленил навеки твой чугун; Высокий строй твоей решетки – Как пение гранитных струн… Какой судьбой – никто не скажет И меньше всех, быть может, ты – Но всходят стены Эрмитажа, Геометрически просты. Колокола и окна – немы, Но церковь – нет, я не могу: Она лепною теоремой, Голубкой стынет на снегу… И пусть Невы разбита дельта На планах вдоль и поперек: Краеугольным камнем Фельтен В той стройке башенной залег. 1933

ТРИ РЕШЕТКИ

Черным кружевом врезана в пепел Серых дней и белесых ночей Та решетка великолепье Похорон или палачей. И другая гранит свой покатый Приструнила, нарядней стократ, Где ущербным мрамором статуй Населен поредевший сад… Смят железной когортой столетья Пышный век тот, раскатанный в лоск. Воронихин, Фельтен и третий… Тает камень, как тает воск. И, за шкуру свою беспокоясь, – О, защитный растреллиев цвет! – Отдал Зимний свой царственный пояс Парку лучших советских лет. Так росли мы сквозь годы глухие, Тень осины в квадратах тюрьмы: Город – гордость любой России – По решеткам запомним мы. 1933

СМОЛЬНЫЙ:I

Утро. Ветер Воздух вольный. Колесован снег и след. Вырисовывает Смольный Свой китайский силуэт. Словно поднятые пальцы – Боковые купола… Время, выведшее, сжалься Над ладонью из стекла. Первой льдиной, легче дыма, Рассыпается собор: В горнах дней неуловимо Тает выспренный фарфор. Неужели, неужели Мы навек осуждены, Вместе с замыслом Растрелли, У Китайской лечь стены?.. … Из-под палок Николая Госпиталь кровавый встал, И Кропоткин, убегая – Азиатчины бежал. 1933

«Когда на выспренные стены…»

Когда на выспренные стены Прозрачная спадает тишь, – Ты – снова ты, мой город тленный, И раковиной ты шумишь. Дрожат твои пустые створки – Надломленный веками щит… Пускай витийствующий Горький О братстве вычурно кричит: Мы не приветим, не приемлем, Своими мы не ощутим Ни их размеренные земли – В веках мертворожденный Рим, – Ни сон, который смутно снится Слепцам на скифском берегу, Где Русь – высокая волчица – Легла. И стонет на снегу. 1929, 1930