Война сердец
Шрифт:
Эстелла лежала на широкой кровати, застеленной хлопковыми простынями. Солнышко едва-едва скользнуло по небосводу, а девочка бодрствовала уже целый час.
Итак, её наказали. Неделю она не сможет выйти из дома. Лишь на дурацкую мессу, которую она и так никогда не жаловала, а теперь и вовсе возненавидела. Но Эстелла была согласна с наказанием: да, она поступила плохо. Бабушка её отпустила, но она обещала вернуться быстро и не вернулась. Забыла. Нарушила обещание. Но целую неделю взаперти за такой маленький проступок — несправедливо! Она и погуляла-то всего два часика. Эстелла всхлипнула, утирая слёзы со щёк. Она подвела бабушку и огорчила маму,
Эстелла не могла себе этого объяснить, но синеглазый мальчик буквально поселился у неё в мозгу. И она разрывалась между любопытством и желанием снова с ним пообщаться, послушать интересные истории, увидеть ещё какое-нибудь чудо, которое он делает руками. Эстелла жутко, до колик в животе, хотела увидеть нового друга. Ничего подобного девочка ещё не испытывала ни к одному человеку: ни к маме, ни к бабушке, ни к своей лучшей подружке Сантане. И обиднее всего, что она не может никому об этом рассказать, даже бабушке Берте. Бабушка, безусловно, очень хорошая, и Эстелла её любила, но остерегалась доверять ей свои детские тайны. Хотя в силу возраста у неё их и было-то — кот наплакал, но у Берты язык был без костей. В порыве гнева бабушка могла запросто выболтать её секреты. С мамой Эстелла тоже поделиться ничем не могла — они с Роксаной друг друга не понимали. Вчера мама подняла жуткий шум из-за того, что новый друг Эстеллы пасёт овец. Так как же она ей скажет, что этот мальчик фактически околдовал её? С Мисолиной они терпеть не могли друг друга, хоть и были сёстрами, так что и с ней ничем нельзя делиться. Оставалась Сантана. Сантана поняла бы её. Сантане Эстелла рассказала бы о том мальчике — они были по-настоящему близкими подругами. Но Сантану она увидит не раньше, чем через неделю. Так что за семь дней наказания, она просто лопнет от переизбытка эмоций. Эх, был бы жив папа, с ним бы она поболтала!
Блас погиб четыре года назад. Эстелле тогда едва сравнялось восемь. Это произошло, как удар молнии — в одно мгновение: раз, и сегодня папа улыбался и гладил её по голове, а назавтра он уехал кататься на лошади и больше не вернулся. Эстелла очень любила отца и была с ним гораздо ближе, чем с матерью. Смерть Бласа стала для девочки трагедией. Две недели после похорон она провалялась с температурой, и ещё долго плакала, и не могла играть и смеяться. И удивлялась, глядя на безразличную Мисолину, не проронившую ни слезинки.
— Папочка, как ты мне нужен, если бы ты только знал... — Эстелла вновь расплакалась. Несмотря на роскошный дом и огромное количество людей в нём, поговорить девочке было не с кем, и Эстелла невыносимо скучала по отцу. Он сажал её к себе на колени и рассказывал смешные истории, он гладил её по головке и расспрашивал о том, как прошёл её день. Конечно, Эстелла любила и маму, и бабушку, и хорошо относилась к новому мужу мамы Арсиеро, любила Урсулу и Гортензию, но это всё было не то. Девочка чувствовала себя одинокой и хотела ласки, проявления любви, чтобы мама её целовала на ночь, читала ей сказки, придумывала причёски. Но вместо Роксаны всё это делала Либертад — молоденькая горничная, пришедшая в дом пару лет назад. Урсула, переквалифицированная в экономки, уже не справлялась с работой, и наняли Либертад. Либертад любила Эстеллу, и та тоже любила эту девушку за её доброту. А ещё проницательная Эстелла заметила: к смазливой мулатке неровно дышит дядя Эстебан.
Его жена, сестра Арсиеро, Хорхелина ревновала молодого мужа к каждому столбу. И бедной Либертад не было покоя. Хорхелина не давала ей прохода, угрожая прижечь ей лицо раскалённой кочергой. И если бы не заступничество
Эстелла, как и Берта, терпеть не могла Хорхелину. Обе втайне надеялись, что когда-нибудь Эстебан бросит эту жердь и женится на Либертад.
В дверь постучали. Эстелла, вытерев слёзы одеялом, уселась на кровати. В комнату вошла очень симпатичная мулатка лет двадцати, с круглым личиком, полными губами и целой копной каштановых кудрей. Это и была Либертад. В руках она держала поднос с едой.
— Сеньорита Эстелла, а я вам завтрак принесла.
— Завтрак? Но разве я буду завтракать в столовой?
— Нет, сеньорита. Ваша мать запретила. Она сказала, вы будете неделю сидеть в комнате.
Эстелла чуть не задохнулась.
— Мы так не договаривались! Вчера она сказала, что мне нельзя выходить из дома, а не из комнаты. Но по дому-то перемещаться я могу!
— Нет, сеньорита, вернее... — Либертад поставила поднос на стол, покосилась на дверь и продолжила шёпотом: — это ваша сестрица убедила сеньору Роксану ужесточить вам наказание. Я всё слышала. Сеньорита Мисолина вчера до ночи вопила, что убегать из церкви — грех и позор, а уж про то, что вы гуляли с мальчиком, я молчу...
— Почему? Что тут такого?
— Ну, понимаете, с мальчиком, не с девочкой же. Сеньорита Мисолина топала ногами и кричала, что это неприлично, и что вас надобно проучить. И сеньора Роксана с ней согласилась. Хотя бабушка ваша возмущалась, но сеньора Хорхелина ей на зло сказала, что она согласна с вашей мамашей. Дескать, в доме не должно быть ничего неприличного, и что вы дурно воспитаны раз гуляете с мальчиками. Вы ж знаете, она такая ханжовка.
— Ханжа ты хотела сказать, — поправила Эстелла.
— Ну да, какая разница? Короче, они решили на неделю запереть вас в комнате. А мне велели запирать вас на ключ и носить еду три раза в день, и всё.
Эстелла не могла прийти в себя от возмущения и обиды. Мисолина! Опять Мисолина!
— Вот змея! — прошипела она, сжимая кулаки. — Ну ничего, я посижу тут неделю, но когда выйду, я ей устрою! Мерзавка белобрысая!
— Вы б поели что ли, а то ж вы вчера не ужинали. Да не расстраивайтесь. Неделя быстро пролетит, ахнуть не успеете. Хотите, я утащу для вас книжки из библиотеки? Хотя сеньора Роксана запретила давать вам читать всё, окромя Библии, и даже с вами разговаривать запретила, но чихать я на неё хотела. Ночью я утащу книжки и принесу.
Эстелла вздохнула.
— Хорошо. Спасибо, Либертад. Ты права. Неделя — это немного. И если я не буду есть, я умру и не смогу отомстить Мисолине.
Девочка встряхнулась, расправила плечи, поставила поднос на колени и с аппетитом взялась за еду.
— Я приду потом за посудой, — Либертад направилась к двери.
— Угу. Только книжки не забудь, а то я тут выть начну с тоски, — добавила Эстелла.
Либертад вышла, заперев дверь на ключ.
Весь день Данте блуждал в одиночестве, то углубляясь в сельву, то возвращаясь обратно к реке. Он старался не уходить надолго, дабы не разминуться с Эстеллой, но девочка так и не пришла.
Луна в эту ночь сияла на небе, как начищенный золотой поднос. А звёзды, будто нарисованные кистью волшебника, висели над самой головой, грозясь вот-вот свалиться от собственной тяжести и раствориться в речных волнах.
Данте, подтянув колени к груди, упёрся взглядом в тёмно-синий бархат небес. На душе у мальчика было тяжело. Радость сменилась тоской, а потом глухим разочарованием. Эстелла не пришла. Обманула. Или забыла про него. Зачем он ей нужен? Кто он? Никто и звать никак. А он-то глупый подумал, что нашёл в её лице друга...