Война сердец
Шрифт:
— Хорошо, мы сейчас поедем, но прежде я хотел сказать кое-что.
— Что же?
— Эстелла, это серьёзно. Это самая важная вещь, о которой я когда-либо говорил в своей жизни. Что в сравнении с этим все мои титулы и земли, если рядом не будет вас?
— Я вас не понимаю.
— Вы так холодны со мной, а, между тем, ни дня не проходит, чтобы я не думал о вас.
— И?
— Эстелла, я люблю вас!
— Что? — Эстелла вытаращила глаза.
— Я люблю вас, — повторил маркиз.
Девушка не успела ответить — в этот момент раздался шорох в кустах. Эстелла и Маурисио обернулись, но
— Наверное, зверь какой-то, — сказала Эстелла.
— Даже если и человек, какая разница? Мне скрывать нечего и нечего стыдиться. Я говорю как есть: я вас люблю и мои намерения серьёзны. Что вы мне ответите?
— Ничего.
— Ничего? То есть вы подумаете? — настаивал Маурисио.
— Ну да... Отвезите меня домой.
Данте бежал и бежал в лес, пока у него не закончился воздух в лёгких. В итоге, споткнулся о корни и брякнулся на землю. И даже не ощутил боли — боль в груди перекрыла всё. Он яростно заколотил кулаками по земле, представляя, как дубасит соперника, и как распухает смазливая физиономия маркиза, и как по его белоснежной шёлковой рубашке расползаются красные пятна крови. Да как он посмел признаваться Эстелле в любви? Кто он такой? Данте вцепился ногтями в траву и зарычал, как разъярённый тигр.
— Какого чёрта? — хрипло выкрикнул он в ночную мглу. — Она моя! Моя! Я не отдам её! Не отдам!!!
Не успокоился Данте ни за два часа, ни за три. Напротив, к полуночи, доведя себя до нервного срыва и разбив костяшки пальцев до крови, со всей дури молотя ими об землю, он решил, что больше не может выносить эту муку. Всё, хватит! Эстелла должна сказать ему, глядя в глаза, что любит другого. Он хочет это услышать, прочитать это в её прекрасных глазах, даже если потом умрёт от горя.
Ошалев от ревности, Данте кое-как поднялся на ноги, выбрался на мостовую и, спотыкаясь, побрёл вперёд. Дошёл до особняка, окружённого многочисленными фонарями, в свете которых парили ночные жуки и бабочки. Зияя чернотой, окна дома говорили, что его обитатели давным-давно спят.
Данте, перемахнув через забор, бесшумно, как ягуар, скользнул к уже знакомым ему кустам акации. Что делать? Бросить камушек в окно? Эстелла не услышит, а услышит, так не выйдет. А даже если и выйдет на балкон, навряд-ли его впустит. Не станет же она компрометировать себя перед своим расфуфыренным маркизом. Данте закусил губы. Ну почему, когда надо сделать нечто важное, его мучает дикий, неуправляемый страх? Страх показаться идиотом. Страх быть осмеянным и изгнанным прочь.
Данте поднёс руки к лицу — они осветились серебром. Он припомнил свой давний магический опыт без помощи перстня — когда он разрушил стену в подвале. Что там говорил Салазар? Надо направить руки на объект колдовства и представить что ты хочешь сделать. Данте нацелился ладонями на эстеллин балкон, вообразив, как он залезает на него.
Щщщщ... — шипя как змея, у его ног упало лассо. Данте схватил его. Лассо как лассо, только светится в темноте. Неплохо для человека, который не колдовал пять лет.
Данте прицелился и забросил лассо на балкон — оно зацепилось за выступы на перилах. Раз, два, три. Секунда. Он подтянулся на руках и вот уже он на балконе. Но дверь в комнату была
Эстелла лежала в постели, но заснуть не могла уже битый час. Признание Маурисио потрясло её. Боже, и зачем она с ним пошла в эту оперу? Как она довела ситуацию до подобного? Он признался ей в любви, а она не знает как быть. Эстелла не хотела обижать Маурисио — человек он неплохой, пусть и навязчивый, — но ведь она влюблена в Данте. А Данте как в воду канул. Она так мечтала о любви. И вот любовь пришла, а счастливой она себя не чувствует.
— Данте, — всхлипнула Эстелла, шёпотом призывая его к себе, — Данте, вернись ко мне, пожалуйста...
Но, очевидно, с ним произошло что-то, и его уже нет в живых. Эти страшные мысли давно блуждали в голове Эстеллы, сердечко её сжималось от тоски, а слёзы катились по щекам ручьями.
Впав в нервную дремоту, прерывающуюся её же собственными вздохами, Эстелла вдруг услышала какой-то звук. Навострила ушки. Будто мыши скребутся, тихо-тихо. Она зажгла свечу, вылезла из кровати и прошлась по углам в поисках мышиной норки.
Тихий стук в окно напугал её так, что она едва не уронила свечу на ковёр. Сердце замерло. А если это птица Данте?
Водрузив свечку на туалетный столик, Эстелла распахнула дверь и выпала в осадок. То была не птица. То был сам Данте. Он стоял у неё на балконе.
Эстелла чуть сознание не потеряла. Он живой. Только какой-то измученный.
— Д-д-данте, — пролепетала она. — Ты... ты... как здесь... оказался? Боже мой... с тобой всё в порядке... это ты... я не верю...
Он не произнёс ни слова. Данте намеревался жёстко объясниться с Эстеллой, но, увидев её, такую красивую, в светлом домашнем платьице с кружавчиками, он растерял всю свою решимость. Как же он её любит, любит до безумия, несмотря на все обиды и боль! Эстелла, заметив муку в сапфировых глазах, проглотила комок в горле и сообразила: балкон надо закрыть. Схватив Данте за руки, Эстелла с небывалой для такой хрупкой девушки силой втянула его в комнату.
— Ты сумасшедший! Совсем рехнулся? А если бы тебя увидели? Господи, как я соскучилась, я не верю, что это ты... Данте, где ты был всё это время? Почему ты молчишь?
У Данте язык отнялся от нахлынувших чувств, а Эстелла ничего не понимала. Пришёл сам в её комнату среди ночи и молчит. Даже не обнимет её. А она так соскучилась! О, неужели у него есть другая, и он явился для того, чтобы об этом рассказать?
— Данте, что с тобой? Скажи мне, что происходит? — чуть не плача спросила девушка.
Он взглянул на неё как-то болезненно и, наконец, выдавил, не размыкая губ:
— Почему?
— Что почему?
— ...почему... ты... так со мной... поступила?
— Я не понимаю, о чём ты? — Эстелла похлопала ресницами, лихорадочно соображая, что же такого она сделала. Ах, да! Письмо! — Я... я... поняла, ты обиделся, — затараторила она скороговоркой. — Я не должна была тебе писать это глупое письмо. Я послушалась Сантану, но тут же пожалела об этом. И на следующий день я приходила к тебе в гостиницу. Мне сказали, что ты уехал. Я... я... знаю, что поступила по-дурацки. Надо было нам просто поговорить без всяких писем.