Война. Часть 4
Шрифт:
– Если вы настаиваете, мой фюрер,- бормочет Моррель,- и только исключительно потому, что у вас боли... я, пожалуй, могу поставить вам обезболивающий укол...
– Делайте немедленно, внутривенно!
* * *
– Мой фюрер,- доктор с опаской глядит на ссужавшиеся зрачки пациента,- я бы рекомендовал вам сегодня постельный режим. Всё-таки, вы испытали сильное потрясение...
– Я чувствую себя прекрасно, Моррель!- Смеётся Гитлер, осторожно расхаживая по комнате.- Вот смотрите, я стучу себя по голеням и ни-че-го! Даже экзема меня больше не беспокоит. Доктор - вы гений! Провидение хранит меня! Германия будет спасена! Шмундт! Чёрт... Эй, кто там? В двери появляется
– Шауб, срочно позвоните Гейдриху, он мне нужен.
– Рейхсфюрер и рейхсмаршал ждут в приёмной, мой фюрер.
– Отлично, пригласите также Бормана. Моррель, никуда не отлучайтесь, вы нужны мне здесь.
* * *
– Я принял решение,- Гитлер обойдя вокруг сидящих в низких креслах Геринга, Гейдриха и Бормана, возвращается к письменному столу,- о немедленном введении в вермахте чрезвычайных мер. Эти меры будут нацелены как на безжалостном выкорчёвывании скверны, так и установлении тотального контроля над действиями командиров и штабных начальников вермахта. Во-первых, в армии от бригады и выше вводится институт национал-социалистических офицеров с задачей организации политической и идеологической работы среди солдат и офицеров вермахта, а также контроль морального состояния армии, особенно её руководящего состава. Офицеры будут обладать самыми широкими правами - они будут участвовать в работе штабов соединений, без их визы любой исходящий из штаба соединения приказ войскам будет считаться недействительным. Организационная структура партийных офицеров и её штатная численность будет уточнена начальником канцелярии НСДАП. Её руководитель будет напрямую подчинён мне...
Борман краснеет от удовольствия, продолжая стенографировать слова фюрера в блокнот.
– ... Второе - будут в значительной мере расширены права Тайной военной полиции,- Гитлер то и дело непроизвольно касается своего носа,- к тому же отныне её подразделения не входят в состав местных комендатур и более не подчиняются Абверу. Руководство этим органом передаётся Главному управлению имперской безопасности. Тайная военная полиция, помимо прочих своих функций, отныне будет заниматься не только охраной штабов и командного состава от командира бригады и выше, но также и контрразведывательными мероприятиями среди перечисленных категорий. При этом все её сотрудники получат права сотрудников СС и СД. Что-то не так, Гейдрих?
– Всё так, мой фюрер,- подскакивает с места рейхсфюрер,- очень своевременная мера. Я ещё не успел вам доложить - похоже, что организатором покушения на вас является Канарис, а заказчиком - Великобритания. Час назад наш агент в Лиссабоне зафиксировал его входящим в английское посольство. Он сумел ввести в заблуждение пилотов самолёта, на котором он летел в Севилью, и уже в аэропорту - свою охрану. Задержан помощник Канариса полковник Остер, который осуществлял непосредственное руководство на месте покушения. Отмечены также побеги за границу после покушения нескольких человек - среди них сотрудник 'Люфтганзы' Отто Джон, который передал Остеру взрывчатку. Геринг обиженно сопит и ёрзает у себя в кресле.
– Повсюду измена,- бросает Гитлер и отходит к окну, поворачиваясь спиной к присутствующим, после долгой паузы продолжает,- а сейчас прошу оставить меня, господа, мне нужно подготовить своё обращение к нации.
* * *
– Товарищ Сталин, - в дверях появляется бритая голова Власика,- звонили из Радиокомитета, по Берлинскому радио начинается выступление Гитлера.
– Алексей, быстро,- командует вождь, направляя мундштук трубки на воронежскую радиолу, стоящую в углу кабинета на первом этаже Ближней дачи. Щёлкаю тумблером питания,
– Германские соотечественники!- Лающий голос Гитлера звучит в наушниках на удивление чисто.- Сегодня я говорю с вами по двум причинам: чтобы вы услышали мой голос и узнали, что я жив и невредим, а также чтобы вы больше узнали о преступлении, не имеющем аналогов в немецкой истории. Группа амбициозных, беспринципных и преступно-глупых офицеров вермахта, во главе которой стоял адмирал Канарис по заданию английской разведки организовала заговор с целью устранить меня и одновременно вместе со мной уничтожить практически весь Генеральный штаб вермахта. Бомба особой мощности, начинённая английской взрывчаткой, взорвалась в двух метрах от меня. Она сильно ранила нескольких моих соратников, некоторые из них погибли. Сам же я остался совершенно неаредим, не считая нескольких ссадин, ушибов и ожогов. Я воспринимаю это чудо, как божественное подтверждение моей миссии - двигаться к моей цели, жить ради только своего народа в заботах, работе и тревогах днями и бессонными ночами... Киров кривится и что-то шепчет одними губами.
– ... В час, когда немецкие армии сражаются в ожесточённых боях на Западе и Востоке, нашлась группа предателей Германии, науськиваемая британскими плутократами, которая, как и в 1918 году, попыталась вонзить нам нож в спину. Те самые отщепенцы, которые месяц назад спровоцировали конфликт Германии с Россией, попытались теперь ударить в тылу, но на этот раз они сильно ошиблись. Теперь эта банда преступных элементов будет беспощадно уничтожена...
Боковым зрением замечаю, как удивлённо переглядываются между собой Сталин и Киров.
– ... Какая судьба постигла бы Германию, если б покушение сегодня удалось, возможно, могут представить себе только немногие. Я сам не благодарю провидение и моего Творца за то, что он сохранил меня - моя жизнь состоит только из заботы и работы для моего народа - но, если я и благодарю его, то только за то, что он дал мне возможность продолжать нести эти заботы, продолжать свою работу, как это соответствует моей совести... Я также вижу это как указание провидения на то, что я должен продолжать свою работу, и поэтому я буду продолжать её!
'Повторяется Гитлер, однако... Хотя может быть так и надо, если хочешь донести до аудитории свою мысль'.
Заиграли фанфары, мои слушатели тянутся за папиросами, я стаскиваю наушники и иду пошире открывать окно.
– Он что, мира запросил, Коба?- улыбается Киров, чиркая спичкой.
– Похоже на то, Мироныч,- кивает вождь глубоко и с удовольствием затягиваясь.
– На это нельзя идти ни в коем случае,- горячится тот, забывая о горящей спичке в руке,- наоборот, необходимо скорее добить зверя в его логове пока он не успел очухаться, а-а, чёрт!..
'Опять двадцать пять... ну что за напасть... я что в одиночестве остался? Что ж зайдём с другой стороны'.
– Нельзя нам, Сергей Миронович, сейчас наступать,- тоже начинаю заводиться я.
– Ты что, Алексей,- кричит Киров,- с Гитлером захотел мириться? Ты уже забыл, что в дневниках у Розенберга написано?
– Всё помню, Сергей Миронович, и тем не менее - речь сейчас даже не о том, что сил у нас для этого нет. Сейчас начинать большое наступление - это получится как в басне 'Обезьяна и кот': 'Что, Васька,- говорит Мартышка,- достань ты мне каштана два, так будешь молодец!'...