Воющие псы одиночества
Шрифт:
– Вот тут и состоит главная ошибка, - Назар почему-то погрустнел, - Этого никто не понимает. Я всем пытаюсь объяснить, а меня никто не понимает. Будет жаль, если ты тоже не поймешь. Запомни, Элка, никто никому ничем не обязан. Никто никому ничего не должен. Это все мифы, которыми человечеству морочат голову, чтобы сделать его управляемым и внушаемым. Твои предки хотят собственного спокойствия, и это их право. Они не обязаны думать о том, чего при этом хочешь ты. Да, они думают об этом почти всегда, они о тебе заботятся, они часто спрашивают тебя, хочешь ли ты того или этого, но они не обязаны это
Элла подавленно молчала. Ей никогда не приходило в голову то, что она сейчас услышала. Ей трудно было это осознать и принять, слова Назара казались ей бессмысленными, не укладывающимися в ту мораль, в которой она воспитывалась и жила, но в то же время вся ситуация неожиданно предстала перед ней простой, очевидной и не имеющей двух решений. Неужели так бывает, что теория совершенно непонятна, а на практике проста и полезна в применении?
– Где у тебя телефон?
– спросила она, стараясь не смотреть ему в глаза.
– В комнате.
– Можно позвонить?
– Конечно.
Она вышла из кухни, нашла телефон и позвонила домой. Трубку взял отец.
– Папа, извини, я вспылила. Я никуда не поеду, если ты против.
– Ты где сейчас?
– строго спросил отец.
– В гостях, здесь, недалеко. У девочки из нашей школы.
– Ты не промокла?
– в его голосе зазвучала неподдельная забота, и у Эллы слезы выступили на глазах.
– Выскочила в чем была, без дождевика, без зонта…
– Нет, я до дождя успела. Я приду попозже, ладно?
– Эленька… Мы тут с мамой посоветовались… И твои ребята с курса несколько раз звонили… Одним словом, если ты очень хочешь, поезжай.
Они не обязаны. Они не должны думать о ее удовольствиях и желаниях. И все-таки они думают. Наступают себе на горло, готовятся провести ночь с валидолом под языком, лишь бы ей было хорошо. Господи, папа, мама, как я вас люблю! В этот момент Гена с его гитарой, длинной челкой, стильной рубашкой и сладким голосом показался Элле таким глупым и таким ненужным, а тот странный парень, что сидел за стенкой, на кухне, и варил для нее макароны, таким близким и таким необходимым… К черту поход, у черту костер с песнями и лирические сопли, она не уйдет отсюда, пока ее пинками не выгонят, она не пожертвует ни одной минутой пребывания рядом с Назаром.
– Нет, папа, спасибо, но я подумала, что лучше я и правда дома останусь. Завтра воскресенье, пойдем куда-нибудь все вместе, мы Андрюшке давно обещали в зоопарк сходить. А потом в кафе-мороженое. Хорошо?
– Хорошо, конечно, - в голосе отца послышалось облегчение.
– Андрюшка будет рад. И мы с мамой тоже, давно
– Попозже. Я на дне рождения. Вы не волнуйтесь, не ждите меня, здесь совсем близко, и меня проводят.
– Кто?
– отец снова заговорил строго, даже требовательно.
– Да здесь полно ребят, папуля, весь наш бывший класс.
Элла врала легко и уверенно, даже сама от себя такой прыти не ожидала.
– Ну ладно, - он окончательно успокоился.
Она вернулась на кухню, где Назар уже растапливал масло на сковороде и резал толстыми ломтями «Любительскую» колбасу.
– Как дела?
– спросил он, не оборачиваясь.
– Позвонила домой, сказала, что никуда не поеду.
– От сердца оторвала?
– насмешливо бросил Назар.
– С кровью выдавила из себя отказ?
– Ты знаешь, как ни странно, нет. Все было легко, как будто только так и может быть. Я даже удивилась.
Он повернулся к ней, в одной руке нож, в другой - круглый аппетитный ломоть темно-розовой с белыми кружочками жира колбасы, и неожиданно запел немного скрипучим высоким голосом:
А я по улице иду как хочу,
А мне любые чудеса по плечу,
Фонари свисают - ешь, не хочу,
Как бананы в Сомали.
Элла расхохоталась весело, от души.
– Это что еще за классика русского романса?
– Никогда не слышала?
– Нет.
– Ну вот, а туда же, авторская песня, гитара, костры… Слушай, пока я добрый:
У окна стою я, как у холста,
Ах, какая за окном красота!
Будто кто-то перепутал цвета,
И Неглинку, и Манеж,
А над Москвой встает зеленый восход,
А по мосту идет оранжевый кот,
И лоточник у метро продает
Апельсины цвета беж…
Потом они вместе жарили колбасу, промывали макароны кипятком и пели хором про «кожаные куртки, сброшенные в угол», про атлантов, которые «держат небо на каменных руках», и про товарища Парамонову, которая, как известно, в это время пребывала за границею.
Потом они жадно и с удовольствием ели, потом Назар угощал ее кофе, сваренным каким-то особым способом, потом в сумерках, не зажигая света, снова пели все, что могли вспомнить. А потом как-то так получилось… Ну, в общем, получилось. Элла в какой-то момент поняла, что очень этого хочет, и когда оно случилось, была на седьмом небе от счастья.
А потом оказалось, что уже почти одиннадцать часов и нужно идти домой. Назар проводил ее до подъезда, на прощание легонько сжал ее плечо, и она, очумевшая от случившегося, окрыленная и полубезумная, взлетела по лестнице и вошла в лифт. И только дома вспомнила, что Назар ничего не сказал на прощание и даже не попросил номер ее телефона.
Но это ничего, думала, засыпая, счастливая Элла, он знает, в каком доме и в каком подъезде она живет, найти ее не составит труда, тем более он же в милиции работает, свое имя и фамилию она ему назвала, так что нет проблем. Уже завтра, ну в крайнем случае послезавтра он ей позвонит. Или даже еще лучше - придет с огромным букетом цветов. Она познакомит его с родителями, против такого кавалера они возражать не будут, взрослый парень, двадцать три года, высшее образование, лейтенант милиции, не обормот какой-нибудь.