Возгарка III
Шрифт:
Глава 4
Якуб Старый
Пробуждение не было приятным событием.
В мою холодную, дряхлую плоть возвратилось движение, но не подлинная жизнь, потерянная слишком давно. Сперва удалось пошевелить пальцами, затем дёрнулась губа, обнажая клык. Я силился отринуть забытье, выбраться из безмолвия смерти. Наконец-то удалось сделать вдох, наполняя слишком старые мешки в груди совершенно ненужным воздухом. В ноздри просочился аромат притираний от моего собственного трупа.
Нежные пальчики наложниц еженощно ухаживают за моей кожей после омовения, сдабривая каждую морщинку и шрам благовонными
То было совсем иное время.
Священной империи ещё не существовало, а радимские земли не успели объединиться под единой властью. Племена торговали и воевали между собой, складывались города, строились высокие стены для защиты от живых и мёртвых врагов. Я родился в деревушке неподалёку от одного из таких укреплений, и оно у меня на глазах превратилось в Брану — речные ворота будущего королевства, мой родной и ныне утраченный город.
Я начал свой путь, как ученик волхва. Он обучил меня, как защищать народ от немёртвых тварей, которые терроризировали наши земли уже пятый век. После его смерти роль княжеского кудесника легла на мои плечи. И я верно служил князю Велигору долгие годы, а затем его сыну и внуку, пока не случилось нашествие, которое я не сумел отразить. Тогда погибли мои собственные ученики, мои сыновья и их семьи.
Накануне тех событий ходили слухи о серьёзных переменах на западе от наших краёв. Землями будущей Альхарды тогда уже заправляли вампиры, но их владения были такими же мелкими и раздробленными, как наши княжества. Среди кровососов начал стремительно возвышаться некий Сигизмунд, но о причинах его взлёта я узнал лишь спустя годы. Подмяв под свою власть сотни других альхардских властителей, он повёл свои орды в наши края. Брана, благодаря выгодному стратегическому положению, стала его первой мишенью.
Злосчастный укус не убил меня, но стоя над руинами родного города, глядя, как беснуется нежить, слушая крики гибнущих людей, я не выдержал. Я обратил свои молитвы к Рарогу, огненному богу, которого почитал с младых лет и которого мне теперь полагается считать ложным идолом. И он откликнулся, наполняя моё усталое тело силой, всегда так хорошо работающей против мертвяков.
Моя ярость обратилась в пламя.
И я направил его на каждую тварь, посмевшую вторгнуться на мою родину. Каждый упырь, попадавший под мой взгляд, вспыхивал и погибал с воплями, какие неспособна исторгнуть человеческая глотка. Стоя на вершине деревянной вежи, я нёс смерть мертвецам. Я стал огненным мечом божества, чей алтарь — всякий очаг. Божества, которое согревало меня каждую зиму на протяжении девяноста семи лет. Божества кроткого и доброго, покуда не нарушены запреты. Божества гневно мстящего за непочтение и осквернение.
Огонь был этим божеством.
И вампиры осквернили его обитель.
Пылающая птица расправила крылья над Браной. Её уже ничто не могло остановить. Город пылал, занялась и башня подо мной. Я задыхался в дыму, но не мог прекратить. Сила продолжала рваться чрез меня в мир. Совладать с ней, усмирить оказалось выше моих возможностей. Огонь сперва щадил меня, но стоило попытаться перекрыть его поток, как моя
Но я не погиб. Волей проведения мне удалось остановить жар, погасить занявшуюся одежду и покинуть быстро чернеющую вышку. Но вот остановить набирающий силу пожар не вышло. Я наблюдал его зарево с берега Алави, чьи воды послужили моим спасением.
Сломленный и покалеченный, я умер под рёв огня и шум речного течения.
В ту ночь мой бог оставил меня, ведь я предал его, отказавшись пойти до конца. Я не отдался его пламенеющей воле полностью. Не позволил огню испепелить мою плоть, чтобы дух вознёсся к небесам. Хуже того: пламя проходило через меня недостаточно долго, не вытравило скверну, которая попала в мою кровь со слюной упыря.
Сумерки следующего дня стали моим вторым рождением.
Наступила первая ночь моего вечного проклятия — именно так я отнёсся к своему состоянию тогда, не изменилось моё мнение и сейчас.
Ожоги зарубцевались, но остались посмертным напоминанием о тех событиях. В речной заводи я разглядел собственное наполовину обезображенное лицо. Разглядел единственным уцелевшим глазом — левым. Подозреваю, что крылатое выражение «всё видеть левым глазом» пошло в народ от вельмож моего двора. Что ж, они совершенно правы: оптимизм так и не стал частью моего характера.
Сперва я собирался встретить рассвет, чтобы завершить начатое в надежде на прощение высших сил. Однако превращение Браны в пепелище только проредило неприятельские войска, но не остановило их продвижение. Я видел их лагерь издалека, благодаря новому зрению разглядел белобрысую фигуру Сигизмунда, но сил у едва воскресшего старика для нового сражения не нашлось. Да и глупо бросаться грудью на копья при таком перевесе сил.
Я отступил, уже зная, что собираюсь сделать. Против такого врага нужно было сражаться его же оружием. И раз пламя покинуло меня вместе с богом, я отдался на волю могильному холоду. Крестьянская кровь вскормила меня, а соседний князь принял, не подозревая, что его собираются немного потеснить. Я занял его место и обратил дружину. Так начался новый этап в истории радимских земель — объединение под моей властью.
Осознав угрозу, князья сами вставали под мою хоругвь, принимая бессмертие и подчинённое положение в обмен на сохранение своих территориальных прав.
Не сразу, но нам удалось отбросить Сигизмунда обратно за Алавь. Брана отстроилась уже в камне и превратилась в стража моего государства, в те самые речные врата, которые спустя века всё же отнял император. Брана превратилась в Брэн и стала столицей Альхарды, а ныне её наследницы Варнахары.
Однажды я верну её, ну а пока у меня другой стольный град — Бавор, что лежит у истоков Витки, отделённый лесными чащобами от завистливых глаз моих вечных недругов. Время учит терпению — и за тысячу лет я в нём поднаторел.
Разлепив веко, я позволил себе немого отдохнуть, созерцая пустую тьму перед лицом. И лишь затем мысленно коснулся мраморной плиты, которая уже не первый век служит последней преградой на пути к моим бренным останкам.
Плита саркофага с торжественной неспешностью отъехала. Откликаясь на движение, в склепе зажглись огни и осветили могильное величие усыпальницы. Сам я, подобно всякому вампиру, не балуюсь с огненной магией — не стоит навлекать гнев божества, — но среди моих учеников хватает талантливых и пока ещё живых ребят.