Возгарка III
Шрифт:
— Боитесь, что я его в булочке запеку? — улыбнулась девочка.
— Нет, радость моя, боюсь, что придётся потом весь корабль обыскивать, чтобы найти такую же печеньку, в которой будет сидеть этот гадёныш и устраивать нам неприятности в стиле полтергейста. Фэйри мстительны, никогда не забывай об этом. Не знаю, как в здешних краях, но у меня на родине они очень любят обманывать, хотя никогда не говорят прямой лжи. Для них это вроде спорта. Кстати, он уже обманул тебя.
— Когда это? — возмутилась Ярочка.
— Когда сказал «зови меня Сёмой».
Ярочка насупилась и обиделась. Почему-то на меня, будто это я ей наврал, а не мелкий гадёныш. Эх, неблагодарное это дело — сказки рушить.
Глава 6
Яромира Руженова
Пока мы разговаривали, из кубрика доносились развесёлые песенки. Не очень приличные, правда, зато смешные. И голосок у полевика был подходящий, смешной сам по себе, а уж когда он так горланил…
— Кто это там глотку дерёт? — спросила Радек, спустившись по вантам.
— Крысёныш один завёлся, — сообщил Рихард. — Сейчас я его стукну, вмиг заткнётся.
— Не надо, — выдохнула я, — вы его мне поручили, да? Вот я сама с ним и поговорю. Обещаю, он будет паинькой! И я не выпущу его, честно!
— Как хочешь, — буркнул вампир и снова отправился в трюм, видимо, за остальными клетками.
Ну а я спустилась вниз.
— Сёмушка, пожалуйста, тише, — подлетев к клетке, я стащила с неё полотно. — Рихард на тебя очень злится, не надо его сейчас провоцировать, чего доброго правда вышвырнет тебя за борт вместе с клеткой. С него станется, — я невольно припомнила собственное купание.
— Да и пусть злится, упырюга. Раз посадил в птичью клетку, буду добросовестно исполнять новые обязанности. А птицы что делают? Правильно! Поют!
Он набрал в грудь побольше воздуха.
— А хочешь, я тебе пирожков напеку? С курагой или вишней.
— Пирожков, говоришь? — он потёр округлившееся после печеньки пузико. — А что, можно и пирожок заточить. Давненько я сдобы не вкушал. Только давай без начинок, хорошо?
Я кивнула и приступила к готовке. Пока возилась с тестом, мы с Сёмой разговорились. Он много жаловался на людей и несправедливое отношение к их маленькому народу. Рассказывал про посев и уборку урожая.
— И вот я перемахиваю дальше, а серп уже и к этим колосьям тянется! Так и гоняли меня по всему полю, пока одна стерня торчать не осталась. Гляжу: последние несжатые колосья торчат. Ну, я туда. А их взяли и тоже сжали. Только сперва красивой ленточкой перевязали. Перепугался, сил нет. Думаю, сейчас молотить начнут. Всю душеньку выколотят. А нет, домой принесли, в уголок поставили, всю зиму угощения оставляли. Так я впервые и перезимовал в человеческом доме, молодой ещё был, глупый.
— А сейчас тебе сколько? — я достала противень из печки.
Старичком полевик не выглядел. С розовыми щёчками, шевелящимися ушками и длинным хвостом
— Да уж побольше, чем тебе. О! Какой аромат! Давай скорее сюда!
— Подожди, они ещё горячие.
— С пылу с жару пирожок, для желудочка дружок! — тут же пропел полевик. — Давай, давай, не боись!
Ну, я взяла пирожок салфеткой…
— А как его между прутьев-то подать? — подумала я вслух.
— Да, блин, открой ты клетку! Никуда я не убегу! Зачем мне от кормёжки текать?
— Я всё равно не смогу её открыть. Рихард тут прутья помял.
— Да можешь ты, можешь. Ты ж возгарка! Давай, пальчики приложи и поддай тепла, железо и потечёт, как восковая слеза. Только мех мне не подпали, я им горжусь, — и он огладил коричневую шёрстку на предплечьях.
— Так ты знаешь про мой огонь?
Он на секунду как-то стушевался, но тут же улыбнулся:
— Да как же мне не знать! Я же всё время туточки, в кладовке сидел. Видел твои занятия с этим упрём, ага. В общем, давай, накаляй!
— Ладно, только обещай, что не спрячешься от нас больше. Если я позову тебя, то ты выходи, хорошо? И не безобразничай, чтоб Рихард не серчал. Обещаешь? Такие, как ты ведь не нарушают слово, правильно? Так что пообещать ты непременно должен.
Рогатый толстячок почмокал губами, подумал. А я, чтобы ему думалось быстрее понюхала пирожок и сделала «ах». Проглотив слюну, он быстро затараторил:
— Да хорошо, хорошо, обещаю! А теперь давай, вызволяй узника!
На самом деле мне и самой было любопытно, получится ли.
Пирожок отправился на тарелку. Мои пальцы сомкнулись на перекрученных прутках, а Сёма отошёл подальше, едва не коснувшись мохнатой спинкой прутьев с противоположной стороны клетки.
— Ты это, аккуратненько, лады? — струхнул он.
— Ага, — пообещала я и разбудила в груди жар.
Тот заструился через руку в пальцы. Я старалась направить его точно в прутья, не позволяя вырываться открытым пламенем. Металл разрумянился, как пирожки. Начал светиться медным пятном, стал мягким, действительно напоминая воск. Я даже не стала ждать, когда он потечёт, а просто вырвала кусок. От него потянулись длинные «сопли», они упали на столешницу… и дерево вспыхнуло!
— Эй-е-ей! — тут же перепугался полевик. — Мы так не договаривались!
— Да ничего, — я похлопала танцующие язычки ладонью и натянуто улыбнулась. — Я сейчас всё остужу.
Стоило втянуть немного тепла обратно, как мерцающие капли в местах, где я выдрала кусок прутьев, погасли. Железо у меня в руках тоже перестало светиться и затвердело. Отодрать его от пальцев вышло не сразу.
— Давай же, отворяй! — Сёма нетерпеливо подбежал к дверке.
Через миг я сообразила, что он не может сам толкнуть её, и открыла. Обрадованный полевик застучал коготками по столу и ринулся к пирожку. Всего пара укусов, и тот исчез в его пузике, которое раздулось ещё сильнее. Даже мех начал отступать от пупка.