Возгарка III
Шрифт:
Благо ещё, что после принудительной материализации у него далеко не сразу получится снова потерять плотное обличие.
В какой-то момент я потерял его из вида и слишком поздно услышал цокот коготков над головой. Подняв лицо, увидел рогатого чертёнка на полке: тот как раз сталкивал жестяную банку мне на голову. Прилетела она довольно чувствительно, а заодно рассыпалась, окатив меня не самой дешёвой приправой.
Пока я ловил звёздочки, паскудник выскочил в кубрик.
Свирепея, я бросился за ним. Тот с мерзким хохотом запрыгнул на подвесную столешницу
— Scheisse! — выпалил я, едва успев отпрянуть.
И с бешенством развернулся, заметив, что мохнатый пассажир заскочил в гамак, который не убрал Радек. Я кинулся следом, намереваясь сделать чучело из этого уродца, но он уже соскочил. Неудачно развернувшись, я сорвал гамак и на пару секунд запутался в нём. Этот гадёныш заржал ещё веселее и улепетнул к лестнице.
Твою же мать! Неслабо я выложился, пока принуждал его обрести телесную оболочку. Перед глазами всё немного плыло — и удар по темечку в этом играл не самую существенную роль. Я чувствовал себя черепахой. Причём из неё определённо успели сварить суп.
Однако цокот коготков по ступенькам заставил меня собраться. Я тряхнул головой и поднялся. Выхватив нож, я метнул его, целясь чуть выше убегающего пакостника. Но если бы попал в него, ничего страшного, не жалко.
Острие вонзилось в ступеньку прямо перед мелкой нечистью. Бесёнок от неожиданности ахнул, оступился и покатился по ступеням вниз. Где его благополучно встретили мои пальцы, один из которых ещё помнил крохотные зубки этой дряни. Теперь я сцапал его за шкирку — от греха подальше. Одежды на существе не было, зато мохнатая шкура ржаного цвета отлично оттягивалась.
— Какого чёрта ты забыл на моём судне? — я встряхнул это безобразие.
— А чё, я тебе мешал, что ли? Тихо сидел, никого не трогал!
— Запасы жрал, — закончил я.
— Да чего я там сожрал-то? Пару зёрнышек, ну, пару пригоршней! Тебе жалко? Жмоты одни кругом развелись! Податься некуда!
Стуча башмаками по ступеням, вниз спустилась Ярочка. Перед собой девчонка несла клетку. Самую просторную, какую смогла утащить. Жалостливая она, блин.
Поскольку я стоял к ней вполоборота, мою поимку она сперва не заметила. Зато обратила внимание на последствия ловитвы.
— А чего это вы такой оранжевый? — спросила она, водружая клетку на подвесную столешницу.
Я уронил взгляд на рубашку. Та действительно покрылась налётом куркумы из рассыпавшейся жестянки. Волосы тоже наверняка припудрились как надо. И пахнуть от меня теперь будет приятно, хоть с пловом ешь.
— Дверку открой, — буркнул я и показал ей чертёнка.
Ярочка сперва испуганно округлила глазки, но тут же послушно открыла клетку, и я сунул мелкую тварюгу внутрь. Клетка закрывалась на крючок, тоже металлический. Но вот не сомневаюсь, паскудник его откроет, даже если обожжёт пальцы. Так что я смял вместе крайние прутья клетки и дверки. Чуток закрутил спиралькой.
—
— Отпустите, вороги! Я буду жаловаться! Выпустите меня немедленно! —гадёныш верещал, бегал из угла в угол, страшно матерился и разок сгоряча даже схватился пухлыми пальчиками за прутья, но тут же отдёрнул руки и стал трясти ими, будто железо было раскалено.
— А кто это такой? — тихо шепнула Ярочка, покосившись на меня янтарными глазами, в которых горели искорки весёлого любопытства.
— Паразит, типа крысы, — скривился я.
— Это я-то паразит? — возмутился узник. — Да сам ты паразит кровососущий! Пиявка-переросток! Я полевик, ясно? Дух злачных пажитей!
— К твоему сведению, злачные пажити — это луга, а не поля, — сообщил я, обтряхивая рукава от куркумы.
— Откуда ты, хер, такой умный взялся?
— Будешь выражаться при детях, я тебя ещё и не так просвещу, — пообещал я. — Познакомишься с фауной Алавской губы. В качестве наживки познакомишься.
— А что, на твоей родине разве мужиков не херами величают? Шайзе, всё шайзе! Всюду альхардское засилье, тьфу!
— Вот уж от кого не ждёшь патриотизма, так от мелкой нечисти, — усмехнулся я. — Теперь выкладывай, чего забыл на моём корабле, или будешь спешно отращивать жабры и менять профессию на водяного, ясно? — схватив клетку, я её немного тряхнул, чтобы сучонок понял, как крепко влип.
— Эй, да чего сразу угрожать-то? — тут же заголосил он. — Будто я хоть кому пакость какую учинил! Моё полюшко родное убрали, каждый колосочек срезали и обмолотили, ничегошеньки не оставили! Как тут выживать прикажешь, а? Ну, я в мешке с ячменём своим и схоронился. Откуда мне было знать, что его в море занесёт? Не специально я в вашем ларе прописался, случай подсобил, понял, мертвяк? Теперь выпускай!
— Размечтался! — прыснул я и сложил руки на груди. — Я тебя в следующем порту продам. Как диковинную зверюшку.
— Нельзя его продавать, — тут же возмутилась Ярочка. — Он ведь не животное!
— Солнце, ты ведь уже не маленькая, отлично знаешь, что и людей продают. А эта дрянь даже не человек. Можешь пока за ним присмотреть, только не выпускай и не перекармливай, иначе гадить начнёт.
Тихо ругаясь под нос — исключительно на родном языке — я направился к лестнице, чтобы ополоснуться и переодеться.
— А как тебя зовут? — спросила Ярочка, прильнув к клетке.
— Яра, осторожнее, — одёрнул я, — этот негодник кусается.
— Только когда меня лапают в неположенных местах! — не удержался гадёныш, а повернувшись к девочке, ответил: — Сёмой меня зови.
— Будет плохо себя вести, разрешаю сжечь, — бросил я напоследок и поднялся наверх.
Направился к корме, где у руля стоял мой старпом. Ветер был слабый, шхуна едва двигалась, так что он выставил несколько удилищ, надеясь что-нибудь поймать. И поймал: в бочке уже трепыхало плавниками несколько рыбин.