Вождь из сумерек
Шрифт:
– Я бы и не тащил, так она, зараза, сама лезет.
Леха, как никогда серьезный, невесело улыбнулся.
– А ты выплюнь… – посоветовал он Груздню.
– Как?
– Как все. Как муху. Можешь даже обсосать, чтобы добро даром не пропало.
Стас разлил вино по чаркам и легонько пристукнул ладонью по столу.
– Ша, мальчики. Вино прокиснет.
Неторопливо опрокинул свою чарку.
– Рэд, ты можешь хотя приблизительно сказать, сколько их все-таки пролезло в этот скучный и ленивый мирок?
– Кто может сказать, сколько в лесу деревьев?
Изумруды в глазах эльфа потускнели.
– Ты хочешь сказать…
– Да, Слав. Я же говорил, что они живые. Творения злого гения темных эльфов. Там, в моем мире, их звали вандоргами. Или доргами. Вы можете звать их троллями.
– Ты сказал, творение темных эльфов. Это понятно. Но нужен был первичный материал, от которого можно бы было оттолкнуться… – задумчиво спросил он.
– Когда-то очень давно, так давно, что все уже забыли об этом, наши леса населяли древолюди. Они не входили в мир людей. Как и люди, которые по древнему договору старались не пересекать границы их мира. Они берегли и охраняли свой заповедный лес. К ним нельзя было приблизиться ни с мечом, ни с топором. А о том, чтобы разжечь костер, и думать было нечего. Так было всегда. Пока не грянула та война, о которой я тебе уже говорил, Слав. Древолюди не сумели остаться в стороне. Но после той войны они ушли. Куда? На этот вопрос ответа не знает никто. А их лес умер… Но прошло время и появились эти… И снова заселили лес. Но все – и лес, и они сами были уже другими. Вандорги – тролли мертвого леса! Так это звучит на вашем языке.
– И почему вы решили, что к этому приложили руку темные эльфы?
– Только их разум мог пробудить к жизни этот ужас.
– Но… – поднял на него глаза Леха.
Рэд не дал ему договорить.
– Скоро встанут на ноги.
– И ничего нельзя сделать?
– Ни рубить, ни сжечь их нельзя.
– Рэд, где твое былое красноречие? – Стас попробовал его подбодрить. Но получилось – сам понял – неважно. – Мы знаем кто, мы знаем где. А это, ребятки, уже немало. Не все так плохо.
– Слав, они идут в горы.
– И это не причина, чтобы хныкать. Бывали мы и в горах. Правда, Леша? Найдем, было бы только что искать.
Зорень залпом опрокинул свою кружку.
– Слав, дай мне десяток своих ребят. Пусть подучат мою дружину. Вижу, что не коняжеская пря на нас движется.
– Не дам, Зорень! Хочешь – обижайся, хочешь – нет, но не дам. Самому мало. Сумерки перекрыть нечем. Но если своих пришлешь, обучу. Стоящих бойцов из них сделаю. – И видя, как сразу помрачнело лицо побратима, дружески обнял его за плечи и заглянул в лицо: – Зуб даю, как говорит Толян. За базар отвечаю. Не так ли, Груздень?
– Легко, командир.
– Ну, то-то же. А то сидят, думают. Еще и считать начнете. А командиру голова не думать дана, а шишак носить. Пивень, а ты что нахохлился? Оброни мудрое слово.
– Роняй, не роняй, а князей собирать надо. Сметут нас, не выстоять и им. Так я говорю, конязь Зорень? Надо будет, сам по конязьям поеду.
– Ко мне не придут.
– И не надо. Лишь бы собрались. Хотя бы десяток.
– Да, пусть соберутся. А слова, достойные коняжеского уха, найдем. Уговорим.
– Как меня? – невесело хохотнул Зорень, снова ощутив на своей шее лезвие Веселинова ножа. – Доводы у тебя, что и говорить, основательные. Трудно возразить.
Засмеялся и Стас. Улыбнулся Груздень. Пивень попытался нащупать языком выбитый зуб.
– Полно тебе, Зорень. Обошлось и ладно. Чего в семье не бывает? Кто старое помянет, тому глаз вон…
Подумал, переглянулся с волхвом, вытянул из-под волчовки нож. Искоса, задумчиво посмотрел на конязя, на недоуменно глядящих на его нож воев, и медленно провел лезвием поперек ладони.
Брызнула из-под ножа кровь, капли сорвались на непокрытую столешницу.
– Вот моя рука, конязь Зорень, – показал глазами на «волчат». В них моя кровь, а их кровь во мне течет. Будь и ты побратимом. Моя стая, твоя стая. Твое дело, мое дело…
– Божья ладонь твою кровь приняла, Слав, – Пивень взглядом указал на крышку стола, впитавшую капли свежей крови. – Это к добру, конязь Зорень.
Зорень долго смотрел на его окровавленную ладонь, на его ждущее лицо, на суровые лица побратимов. Затем принял из его руки нож, снова долго смотрел на лезвие, думая о чем-то, и так же медленно разрезал свою ладонь и вложил ее в руку Стаса.
Стас слегка приподнялся на носках и обнял конязя.
С грохотом повалилась лавка. Это Леха кинулся к ним. Груздень сорвал с себя волчовку и кинул ее плечи Зореня.
– Походи и ты сейчас в волчьей шкуре, конязь. Узнаешь, каково это, – крикнул он прямо в ухо и оглушительно засмеялся.
– Ну вот, брат, теперь и в тебе волчья кровь. Растет стая, – улыбнулся Стас. – Хорош волк, Пивень?
– Волк у нас один, – Пивень не склонен был веселиться, – а волчонок добрый будет.
Эльфы мало что поняли, но что-то, видимо, захватило и их. Переглянулись, и Рэд выступил вперед.
– Бери и нашу кровь, человек-волк! Будь и нам братом. Кровь светлых эльфов лгать не умеет.
И прежде, чем Стас успел что-нибудь сообразить, эльф подал ему свою окровавленную ладонь. И еще четыре эльфийских ладони легли сверху.
Поступок эльфов искренне взволновал его.
– Вот уж никогда не думал, что породнюсь с эльфами. Вовремя ты приехал, брат Зорень. А, где наша не пропадала! – обреченно махнул он рукой. – Погубит меня когда-нибудь моя доброта. Но ничего не могу поделать с собой. Хмурый, позови Свиста. Он где-то рядом.
Повернулся к Зореню.
– Десяток ребят не дам, а одного мальца получишь. Дельный хлопец. И не на месяц, а на три месяца даю. Чего не сделаешь для побратима.
Вошел Свист и вытянулся, глядя на Стаса. За ним тихо, чтобы не привлекать к себе внимания, прокрался Квашенка.
– Свист, поедешь в Соколянь с конязем Зоренем. Сделаешь из стада коров людей, знающих, что такое меч и с какой стороны к нему подходить.
– Вождь…
– В нем моя кровь, Свист. Зорень, покажи руку. Русский глазам не верит, пощупать надо.