Вождь из сумерек
Шрифт:
Стас устало махнул рукой.
– Делай, как знаешь. Сам большой, – и с завистью добавил: – Сам бы, закрыв глаза, удрал на все четыре стороны. Достали до самого «не могу».
– А ты не лезь во все дырки. Все равно не успеешь, и рук не хватит.
– Так уж сам просил, чтобы мирного вождя выбрали. Полдня стариков уламывал. Уперлись, и ни в какую. Боятся, что власть не поделим.
– Тогда остается одно, Слав, – Зорень сделал многозначительную паузу и закончил: – Терпеть!
– Спасибо. Утешил, – хмыкнул Стас. – А еще другом прикидывался.
– Род
– Вот только этого не надо. А к Сумеркам и в самом деле – съезди. Может и надумаешь что. Ум хорошо, а два…
– Уже лучше? Правда?
– Да иди ты под такую голень! Но только уговор. Туда и обратно. Дождусь Хруста и на поиски принца отправлюсь. Рэд уже прохода не дает. Впору за углом прятаться. А ты здесь останешься…
– Так объяснил бы ему, что обещанного три года ждут.
– Не для эльфийского ума пока наш юмор. Боюсь, обидится.
Дверь с треском, наотмашь распахнулась, и на пороге появился воевода Хмурый.
– Прости, вождь, плохие вести.
Стас вздернул левую бровь.
– Говори…
– Зареченский конязь Бохун набегом на окраинные села наехал. Народу много побил, а более того с собой свел. Веси пожег. Люди к нам прибежали, из тех, кто уцелел.
Стас с досадой поморщился.
Не ко времени конязь Бохун безобразничать вздумал. Ой, как не ко времени! И без него забот не обобраться.
Зорень, глядя на его озабоченное лицо, пояснил:
– Надел невелик Бохуну при разделе достался. Вот и подгребает под себя все, что плохо лежит. Задирист конязь. Драчлив не в меру. Ко мне наведывался не единожды. И битым уходил не раз, а все неймется. Все от зависти не излечится. Родным братьям – и то от него достается.
– Хмурый, Пивня ко мне. И сам той же ногой обратно, – Стас принял решение.
Хмурого словно сдуло с порога.
Мгновеньем спустя он появился снова.
Еще чуть погодя пришел явно недовольный тем, что его оторвали от высоких дум, и Пивень.
– Добрые люди спят, который уж сон видят, а тебе хоть глаза сшей, – проворчал он, валясь на лавку, которая под его грузным телом жалобно скрипнула.
– Это у тебя от старости такой вредный характер, сударь мой волхв. И на сон тоже от нее, от старости жадный, – встретил его сочувственными словами Стас. – Может, и правда отпустить тебя на покой? Будешь со стариками на бревнышках сидеть и спину на солнышке греть. А к делу кого-нибудь помоложе пристрою? Как ты думаешь, брат Зорень?
– А вот это видел?
Пальцы волхва, толстые, поросшие густым волосьем, ловко сложились в огромную и наглую фигу.
Стас улыбнулся краем губ и подмигнул Зореню.
– Прорвало-таки. А я уж думал – все. Пора на печь…
И повернулся к Хмурому.
– Вижу, что заскучал, воевода? Бездельем маешься. Жирком заплывать начал. Того и гляди, как у Серда пузо
Хмурый фыркнул и засопел от обиды.
– Вот еще…
– Даже так? – Стас явно был доволен, что у Хмурого не обнаружилось означенных недостатков. – Тогда бери три десятка и вперед, в Заречье. Пора призвать к порядку дебошира.
Хмурый округлил глаза и попытался открыть рот, но Стас коротким движением руки вернул все на место.
– Нет, Хмурый. Никакой войны. Никакого кровопролития и никаких подвигов. Все тихо, по-домашнему. Весело и непринужденно. Как с любимой девушкой. Сначала легкое удивление, потом дикий восторг. И долгая счастливая семейная жизнь. И совсем не больно! Не забыл еще?
Хмурый часто-часто закивал головой.
– Понял, командир. А конязь?
Глаза Стаса потемнели.
– Он мне не нужен, – жестко ответил он и участливо спросил: – Хмурый, друг мой, может, мне Алексея вызвать? Или Хруста подождать? Как ты думаешь?
Хмурый испуганно дернулся.
– Командир, я все понял.
Зорень нахмурил брови.
– Не круто ли, Слав? Обычное дело между своим. Сегодня он тебя, завтра ты его… Не нами заведено и не нас кончится.
– На нас! Здесь! И сейчас!
Голос сухой и твердый.
– Хмурый, останешься там наместником. Дружину перетряхни, как добрая хозяйка половик перед порогом. Десяток ребят оставишь у себя, а остальных вернешь. А с ними еще полусотню, а лучше сотню воев со своим хлебом, – Стас повернулся к волхву: – А ты, мой ученый друг, все там оформишь надлежащим образом и на государственном, дипломатическом уровне. Не хлопай глазами. Слово это наскрозь ученое, потом объясню. Примешь от них присягу на верность Богу, царю и отечеству. Ну, и по случаю Государственного праздника объявишь народные гулянья.
Пивень, шлепая толстыми губами, готов был разродиться целой кучей вопросов, но Стас прихлопнул это, вполне естественное желание, суровой десницей, – решительно и в самом зародыше.
– Можешь даже отменить на пару лет моим именем какую-нибудь непосильную подать.
– А…
– Ну, да. Конечно. Как же я мог забыть? – Стас с ухмылкой заглянул в растерянное лицо волхва. – Разрешаю. Ничего не могу с собой поделать. Сердце, как воск. Можешь взять в дорогу валенки. Кровь старая и ни хрена не греет.
Зорень слушал молча, не вмешиваясь.
– Братья конязя Бохуна могут возмутиться, – осторожно, словно размышляя вслух, произнес Зорень, прислушиваясь к гневному сопению волхва. – Как-никак, родовой удел отвалится.
Стас прищурил глаза и снизу вверх с явным сомнением посмотрел на воеводу.
– Слышал, брат Хмурый? Может, мне поехать? А ты здесь, в Волчке.
– Вождь! Командир! – запинаясь, поспешил успокоить его воевода. – Возмущений не будет. Когда выезжать?
– Так ты все еще здесь? – на лице Стаса появилось неподдельное изумление, которому, казалось, не было границ. – Загибаю пальцы! Раз…