Возлюбленная террора
Шрифт:
Что же дальше? Где конец этой ужасной сказке про «красного бычка», где выход из этой кошмарной области «красного смеха»? Ответ ясен: в честной и законной борьбе честными и законными средствами.
Как показали дальнейшие исторические события, не так уж ясен был ответ…
«ЦАРСКИЙ» ПОЕЗД
Поезд шел на восток. Поезд как поезд, обычный пассажирский, если бы не прицепленный к нему особый вагон. В этом вагоне на каторгу везли «лишенных всех прав и состояния» шесть молодых женщин, шесть особо опасных государственных преступниц. Анастасия Биценко убила в Саратове генерала Сахарова, одного из пяти генералов, посланных для подавления крестьянского восстания. Александра
Лето и осень 1906 года в России были неспокойными. Еще слишком свежи оставались в памяти события прошлого декабря. Казалось, только вчера возводились баррикады в мятежной Москве. Идея бунта еще не отпустила умы и сердца людей. По всей стране вспыхивали восстания. Крестьяне громили помещичьи усадьбы, жгли и грабили, а в ответ правительство посылало войска, и лилась, лилась кровь… Казалось, что конца этому не будет.
Боевая организация эсеров продолжала активно действовать. В Полтавской губернии был убит губернский советник Филонов, один из руководителей подавления крестьянских бунтов. Летом 1906 года эсеркой Коноплянниковой застрелен Мин, командир Семеновского полка, усмирявшего декабрьское вооруженное восстание на станциях Московско-Казанской железной дороги. Мин мертв, а Коноплянникова осуждена на смертную казнь через повешение. Еще один «кровавый круговорот зубчатого колеса»…
Поезд шел на восток. Первые дни дороги его встречали на станциях только маленькие группки энтузиастов, но потом молва и посылаемые вперед эсерами и эсдеками телеграммы сделали свое дело, и путь «вечниц»-каторжанок обратился в настоящее триумфальное шествие. Саня Измайлович даже пошутила, что будто бы не арестованных везут под конвоем, а они сами, как по заданию партии, едут, чтобы собрать массовки и митинги и укрепить святое дело революции.
Первая крупная «массовка» была в Сызрани. На Сызранской станции стоял целый поезд солдат, возвращавшихся с фронта, с Дальнего Востока, домой. Они окружили вагон с террористками плотной толпой, слушали, расспрашивали. Каждая из девушек назвала свое имя и рассказала, за что идет на каторгу.
Самой популярной на этой «массовке» стала Настя Биценко, — ее приветствовали громким «ура» за убийство Сахарова. Солдаты — люди военные, они лучше ориентируются в преступлениях генералов, чем губернаторов. Жертвы остальных осужденных были штатскими, и их почти не знали. Правда, про Спиридонову и солдаты что-то слышали.
Однако дальше, в Кургане, «вечниц» ожидала уже не «массовка», а громадный митинг. Поезд еще не успел подойти к вокзалу, но прильнувшие к окнам девушки видели, как из зданий железнодорожных мастерских высыпали люди. Размахивая фуражками и засаленными картузами, они бежали к «арестантскому» вагону. Послышались крики: «Стой! Куда прешь, стой, чертяка!»
Кричали машинисту.
Словно повинуясь этим приказаниям, поезд остановился. так и не доехав до платформы.
— Спи-ри-до-но-ва! — скандировали в толпе. — Спи-ри-до-но-ва!
— Да здравствует Спиридонова!
— Привет Спиридоновой!
Маруся, полулежавшая у окна — ее опять мучили приступы кашля, — улыбалась. Настя Биценко усмехнулась чуть ревниво:
— Тебя встречают.
Маруся пригладила обеими руками волосы и только собралась было подняться, как Маня Школьник громко закричала:
— Смотрите, смотрите! Что там такое!
Все опять бросились к окнам.
Со стороны станции надвигалась огромная пестрая толпа. Может, тысяча, может,
Подошли к вагону и остановились, обступили его со всех сторон.
— Спи-ри-до-но-ва!
— Привет товарищу-борцу Спиридоновой!
Когда Маруся вышла на ступеньки, к ней потянулись сотни рук.
— Говори, товарищ!
Чуть приметная горделивая улыбка мелькнула на ее губах, мелькнула и исчезла. Что ж, нечто подобное она и ожидала. Так и должно быть, — она, Маруся Спиридонова, представляет сейчас для них, для этой толпы, всю партию социалистов-революционеров. Как хорошо, что она, предвидя такую ситуацию, уже продумала свою речь…
— Теперь идет последний, решительный бои, — Маруся говорила четко и звонко, черпая силы в устремленных на нее тысячах пар глаз, — и мы должны победить во что бы то ни стало, не жалея жертв. Знайте, что пожертвовать своей жизнью не трудная и не ужасная вещь. Теперь нужно смело смотреть в глаза смерти, теперь нужно отнестись к своему благополучию так же, как муравьи относятся к себе, придя к глубокому ручью. Передние ряды бросаются в воду и своими телами составляют мост, по которому все их муравьиное стадо переходит на зеленый берег. Наши жизни, наши усилия, наши иногда нечеловеческие страдания — все это такое хорошее зерно, из которого вырастет великое, роскошное дерево свободы народной. Помните и день и ночь, что вам нужно полное и всестороннее освобождение, и политическое и экономическое. Боритесь с капиталом так же яростно и доблестно, как сейчас боретесь с самодержавием, и вы победите!..
Не только рабочие-железнодорожники внимательно слушали Марусины слова. В двух шагах позади нее, прижав стиснутые руки к груди и затаив дыхание, стояла Маня Школьник. Когда Маруся замолчала, Маня повернулась к Езерской:
— Ох, как все правильно-то, Лидия Павловна! А я вот так красиво говорить совсем не умею…
Езерская ничего не сказала, лишь с чувством пожала Манин локоть, во всем с ней соглашаясь. По губам Насти Биценко, наблюдавшей эту сценку, поползла ехидная усмешка.
— А может быть, так красиво говорить и не стоит? — чуть слышно, словно про себя пробормотала Настя. — Так откровенно искать дешевой популярности…
Но Маня не расслышала этого замечания, продолжая восторженно, во все глаза, смотреть на Марусю.
После митинга в Кургане Маня и Лидия Езерская стали относиться к Спиридоновой с каким-то почти романтическим обожанием, Ревекка Фиалка была почтительно-приветлива, а Настя — приветливо-осторожна. Лишь одна Саня Измайлович слегка дичилась знаменитой тамбовской террористки и избегала обращаться к Марусе напрямую.
Впрочем, саму Марусю мало волновало отношение к ней се подруг по несчастью: всю дорогу она так плохо себя чувствовала, что почти не вставала с постели. Кровохарканье не усиливалось, но и не проходило.
Однако стоило только поезду подъехать к очередной станции, — девушки дивились, откуда у Спиридоновой силы берутся! Она выступала на всех митингах, днем и ночью подходила к окну по первому зову встречавших и говорила, говорила с ними…
Если бы девушки знали, что у Маруси всегда при себе было достаточно сильное средство для поддержания бодрости духа: смятый листочек бумаги, который она доставала из-за пазухи, любовно разглаживала на коленях и перечитывала вновь и вновь. Строки, обращенные к ней — к ней, недавно еще ничем не примечательной обычной тамбовской гимназистке, — легендарными шлиссельбуржцами: Гершуни, Карповичем, Сикорским, Созоновым… Петр Карпович убил в 1901 году министра просвещения Боголепова, убил в знак протеста против преследований революционных студентов. Дело Егора Созонова и Сикорского до сих пор было на слуху у всех: убийство шефа жандармов Плеве вызвало бурное ликование среди эсеров и даже эсдеков и волны репрессий со стороны правительства. И такие люди, такие известные люди пишут к ней!