Возвращаясь к себе
Шрифт:
— Ты не ждал, а я пришла, — поет она, садясь на диван в одной из своих самых соблазнительных поз.
— Чем обязан?
Отхлебываю кофе. Ей не предлагаю — иначе поймет как приглашение остаться подольше.
— А ты не догадываешься, Алекс? — ее мурлыканье меня раздражает, аж щека дергается.
— Где Паша? — спрашиваю, не отвечая на ее вопрос.
— Паша… Паша… Алекс, ты что, слепой? — заводится она. — Я что к тебе о Паше говорить пришла?
Терпеть не могу разборки! Зачем? Если дойдет до слез, вообще буду чувствовать себя последним подонком!
Милка
— Мил, — говорю глухим голосом, с трудом отрываясь от нее. — Иди домой.
Она мгновенно вспыхивает. Смотрит с такой ненавистью, что не измерить. Потом вдруг глаза наполняются слезами, и она начинает всхлипывать.
— Мил, — прошу уже другим тоном. — Ты шикарная женщина, но мы с тобой давно решили ничего не начинать. Присмотрись к Пашке.
Она встает резко, картинно, одним красивым движением накидывая на шею легкий фиолетовый шарф. Она медлит, еще надеется, что передумаю. И я почти передумал, послал все к черту, опьяненный соблазном доступности, но она уже поворачивается спиной, а со спины она так похожа на Лизу, что я трезвею.
В обед я все еще в квартире. Накопились документы, электронка. Когда почти все закончил, приходит Пашка. Выругался про себя, увидев в глазок его румяную физиономию.
— Здорово! — Пашка, как всегда, в хорошем настроении и одержим какой-то идеей.
— Проходи, — не очень радостно приглашаю я его.
Он в легкой коричневой куртке и сандалях, хотя на улице почти ноль. Руки трет о светло-коричневые джинсы. Будет просить взаймы. Действительно, поболтав о работе и погоде, Пашка аккуратно намекает, что совсем на мели. Смотрю на него и думаю, в каких идиотов превращает нормальных мужиков красивая женщина. У него пальцы на ногах замерзают, а он думает, где бы раздобыть деньги на брюлики для «Милочки».
После пашкиного ухода еще минут 20 прихожу в себя. Кажется, что сам вязну в его любовной дури.
Выводит из оцепенения вибрация телефона. Звонит Ивашкин. Еще не взяв трубку, подозреваю подвох. Ну кто бы сомневался! Предлагает мне обратиться в другую дизайнерскую фирму — у него, видите ли, недостаточно ресурсов.
Если честно, у меня тоже их недостаточно, и, чтобы реализовать проект Лизы, придется что-то придумать. Но отказываться я не собираюсь. Только вопрос: как мне убедить Ивашкина. Поэтому играю по его правилам: не показываю и виду, что заинтересован в нем, но между прочим замечаю, что у отца в планах было оформление большого торгового павильона, и теперь эти деньги пройдут мимо Ивашкина. Он задумывается. Вспоминает вдруг, что такие вопросы по телефону не решаются, но я категорически заявляю, что дела не позволяют мне лично обсуждать с ним все нюансы, и, если он все-таки возьмется за «Атаку»,
По-моему, минуту телефон молчал. Видимо, Ивашкин решал, что для него важнее: бизнес или Лиза. Наконец неуверенным голосом заявляет, что возьмется за мой бар безо всяких условий, поскольку дружба со мной и моим отцом «для него превыше собственных интересов». Хочется плеваться, но проглатываю эту ложь как ни в чем не бывало. Главное — у меня получилось!
Про Лизу думать не могу. Запрещаю себе. А если вдруг вспоминаю о ней нечаянно, то лицо горит и тело ломит. Надо же так вляпаться! Столько лет прошло, и не было у нас с ней ничего, а я как семнадцатилетний пацан. Поэтому, когда звонит отец и просит слетать в Китай вместе с ним по делам фирмы, не задумываясь, соглашаюсь.
Не ожидал, уезжая на неделю, что проторчу в Пекине, в ненавистном климате, больше двух недель. Шагая из самолета в морозную осень, наконец-то дышу полной грудью. На мне коричневый загар и легкая китайская куртка, так что пробирает до костей, но чувствую себя отлично. Первым делом еду к себе, принимаю душ и отсыпаюсь, потом обзваниваю всех, смотрю электронку. От Пашки десятки пропущенных звонков, 8 — от Ирокеза, 3 — от Ивашкина, 1 — от Лизы.
Все-таки 1 раз за две недели вспомнила обо мне! Так хочется позвонить, но делать этого не буду. Звоню другу.
— Привет, Паш! Что у тебя стряслось?
— Леха! Ты где был? — орет он в трубку.
— Я же предупреждал, что лечу в Китай с отцом, — недоумеваю я.
— Леша, приезжай! — умоляет он. — Я не знаю, что делать! Мила беременна!
Черт! Черт! Черт! И он не знает, что делать! Будто это не у него в каждом кармане по презервативу! А она-то что? От хоккеиста да от олигарха не залетела, а от Паши лопуха будет рожать?
Проклиная себя, захожу в милкину квартиру. Она сидит на диване вся в соплях и в токсикозе. Пашка скачет вокруг с салфетками и стаканом воды. Увидев меня, Милка утыкается в подушку и начинает рыдать.
Недоуменно смотрю на Пашку.
— Что это с ней?
— Это гормоны! Врач сказал, — как-то радостно и гордо заявляет он.
— И давно так? — с сомнением смотрю на весь этот спектакль.
— Ага! — с каким-то воодушевлением отвечает он.
Милка начинает реветь еще громче, и Пашка снова кидается к ней.
— Срок почти месяц, — орет, перекрикивая ее рыдания.
— И что вы думаете? — продолжаю на них таращиться.
— Как что! — он смотрит на меня, как на сумасшедшего. — Рожать конечно!
— Ааа, — тяну я, переводя взгляд со счастливого воодушевленного Пашки на зареванную Милку.
— И жениться! — добавляет он, видя мое недоумение.
Милка перестает плакать и вдруг совершенно осипшим голосом говорит:
— Хочу арбуз!
Никакие уговоры, что в ноябре арбузы не продают, ее не интересуют, она твердит одно:
— Хочу арбуз! Сочный, холодный, сладкий…
— Надо идти, — выносит Пашка приговор и обреченно ковыляет к двери.
Думаю примерно секунд 10 и вылетаю за ним. Я с ней не останусь!