Возвращаясь к себе

Нежина Лия

И все-таки начинаю оправдываться:

— Мы с ней немного повздорили…

— Может быть, ты ее чем-то обидела? — голос мягкий и вкрадчивый. Он никогда так со мной не разговаривал.

— Я не хочу это обсуждать, — чуть резче обычного отвечаю я, и он прекращает наседать.

— Ты подумала над моим предложением? — говорит после некоторого молчания.

Боже! Неужели он всерьез думал, что я соглашусь стать его женой и собирался удовлетворять меня всю жизнь игрушками из секс-шопа? И что ему сказать? По дороге сюда я придумала

около пяти вариантов, но все они сейчас казались ужасно пошлыми:

— Давай сделаем вид, что этого разговора не было…

— Я не могу принять твое предложение…

— Мне жаль, но в моей жизни кое-что изменилось…

Я стояла и перебирала в голове варианты, но он догадался сам:

— Это из-за Романова? — он не столько спрашивал, сколько утверждал.

— Нет, — вру я.

А из-за кого же еще? Ведь не ты, а он стал моим первым, не ты, а он 8 часов без отдыха проехал по обледенелой дороге, чтобы привезти мою взбалмошную мать, он…

— Да! Я вижу, что из-за него! Не боишься, что пожалеешь? — садясь в кресло и глядя снизу-вверх на меня, спрашивает Сергей.

Боюсь! Ужасно боюсь! Но пусть это будет мой поступок, мой выбор и, если ошибка, то тоже моя.

— Я бы не хотела это обсуждать, — отвечаю неуверенно. Ну зачем он завел этот разговор!

— Не хотела бы, а я тебе скажу… — вдруг подавшись вперед и чеканя каждое слово, говорит Сергей.

У меня сердце ушло в пятки. Никогда еще не видела его таким злым: губы подрагивают, глаза горят.

Но в этот момент дверь открылась и на пороге появился Романов собственной персоной.

— Дорогая, вот ты где! — радостно восклицает он и вваливается в кабинет, прижимая меня к себе. Не знаю, радоваться ли его приходу. С одной стороны, он помог избежать неприятного разговора с Сергеем. С другой — он явно хотел продемонстрировать наши отношения моему несостоявшемуся жениху.

— Устал ждать и решил зайти за тобой, — шепчет мне в ухо так, чтобы Сергей слышал. — Вы закончили?

Ивашкин ничем себя не выдает. Видимо, считает недостойным.

— Я Лизу не задерживаю, — отвечает он совершенно равнодушно. А потом обращается ко мне:

— В «Атаке» еще много работы, так что поторопись.

Поторопись? Да я на крыльях готова отсюда лететь.

Уже сидя в машине, спрашиваю Романова:

— Зачем ты пришел?

— Да так… — откинувшись на сиденье, отвечает он. — Если честно, испугался за тебя. Кто знает, что ему в голову придет…

Тепло-тепло становится внутри. Хочется услышать еще что-то от него, про то, как он относится ко мне, но он не скажет, а я не спрошу.

Я говорю другое:

— Сегодня мне нужно съездить к маме.

Намеренно говорю «съездить». Да, я не хочу оставаться там, мне нужно убедиться, что с ней все хорошо и забрать вещи. Он понимает подтекст, но все равно поджимает губы.

— Давай вечером. Ты закончишь в «Атаке», а я проверю, что в «Мотылеке». Часов в 6 вечера нормально?

Я только

киваю. Не хочу, чтоб он ехал со мной. Опять при нем терпеть унижение! Придумаю что-нибудь, уговорю, чтобы поехать одной.

Романов высаживает меня у «Атаки», убеждается, что Ирокез на месте и уезжает. Весь день мы с Ирокезом подбираем материалы, цвет, фактуру. Торопимся, некогда присесть отдохнуть. Романов звонит только один раз, чтобы узнать, как дела, но поговорить нормально мы не можем: в помещении грохот, рабочие то и дело отвлекают вопросами. В 5 часов я вызываю такси и прошу Ирокеза передать Романову, что доберусь сама.

В родной подъезд вхожу уже с трясущимися руками. Ключи от квартиры у меня всегда с собой, но мама наверняка закрылась на задвижку, так что открыть может только она.

Звоню коротко. Даже ругаю себя за это. Она может подумать, что дети балуются, и не подойти. Но дверь открывается очень быстро. Мама стоит в платье, с прической и макияжем. На кухне горит свет. Выходит соседка.

— Ааа, гулящая вернулась! — восклицает мама, и я понимаю, что разговора не состоится.

— Мам, не говори так! — все-таки делаю попытку. — Я пришла поговорить.

— Что? Выгнал? Да? Выгнал? — не слышит меня она.

Я растерянно смотрю на нее, потом на соседку и иду мимо них в свою комнату.

— Я за вещами пришла.

— Твоего здесь ничего нет! — кричит она мне и встает на пороге. Из-за ее плеча в мою комнату заглядывает соседка.

— Мама, я работала с 18 лет! — говорю, выпуская из рук сумку.

— Забирай свое барахло, но ключи верни, — указывает она на мою сумочку, лежащую на кровати.

— Хорошо, — отвечаю покорно, доставая ключи и протягивая ей.

— Если уйдешь — ты мне не дочь!

Она не берет ключи и прямо смотрит мне в глаза.

— Хорошо! — соглашаюсь я, положив ключи на столик.

— Замок сменю, завещание вон на Ильиничну составлю, чтоб тебе не досталось ничего!

— Хорошо, мамочка.

Ничего уже не вижу из-за слез. Кое-как выволакиваю сумку на лестничную площадку и слышу, как за мной запирают дверь. Долго жду лифт. Наконец он приезжает, и из открывшихся дверей, чуть не сбив меня, вылетает Романов. Несколько секунд он испытующе смотрит мне в глаза, потом берет из рук тяжелую сумку и только спрашивает:

— Живая?

Я шмыгаю носом и киваю.

Глава 7

Лиза

Вот уже неделю я живу у Романова. Просыпаюсь и засыпаю в его постели, готовлю ему завтрак, принимаю душ в его ванной и постоянно ощущаю на себе его жадный ласкающий взгляд.

В ту ночь, когда он приехал за мной, мы впервые поссорились. Не знаю, что на меня нашло, но я обозвала его тупым придурком, который виноват во всех моих бедах, а он меня — мамочкиной дочкой, которая, как страус, прячет голову в песок и живет чужой жизнью.