Возвращение домой
Шрифт:
Но Дюпрейн не выстрелил. Нет! Он не позволит этой сволочи так легко уйти и сам не пойдёт у него на поводу. «Стреляйте!» Мерзавец! Да с каким вызовом, с каким гонором, с какой дерзостью! Проклятый уголовник! Он коротким, но точным ударом закатал этому паршивцу со всей силы стволом пистолета под рёбра. Такой удар мог их запросто сломать, но Дюпрейн всем сердцем желал, чтобы Алмаару стало больно, очень больно. Как же он его ненавидел, но знал, если бы выстрелил сейчас, спустил курок, – сочувствие остальных осталось бы на стороне дезертира, а его – капитана – при любом раскладе не сумел бы понять никто.
Янис задохнулся
Джейк кинулся с места первым – разнимать. Кордуэлл тоже вовремя пришёл на помощь. Вдвоём они сумели оттащить Яниса, а Моретти придержал Дюпрейна, сидящего на земле. Конечно, капитан мог бы стряхнуть этого дезертира с себя одним движением, но всё получилось неожиданно, ярость так и кипела в нём, он и сейчас мог бы легко избавиться от Моретти, но, видимо, сам понял, что, ввязавшись в эту нелепую драку с Алмааром, совершил непростительную глупость. Непростительную в первую очередь себе самому. Потерял самообладание, не удержался, хотя после всего, что произошло, и не удивительно.
Вытирая кровь с разбитой губы, – «Достал-таки, гадёныш!» – Дюпрейн медленно поднял голову, посмотрел на Яниса. Тот ещё вырывался из сдерживающих его рук, яростно скаля зубы и сверкая глазами, а потом, встретив взгляд Дюпрейна, неожиданно затих, сник разом и заговорил без крика, без психа, но с ненавистью, и поэтому тщательно выговаривая каждое слово:
– У меня не было ни одного патрона. Ни одного! Пустой автомат! Благодаря вашей милости, капитан! Мне даже застрелиться было б нечем, в случае чего… И если вы думали, что я сдамся, то ошибались! Очень ошибались… Да отпустите же вы меня, наконец! – крикнул он вдруг со злостью и ещё сильнее дёрнулся.
И тут Дюпрейн неожиданно засмеялся, впервые за все дни, рассмеялся легко, почти беспечно, даже качнулся назад:
– Так… ты застрелиться… хотел! Ха-ха-ха! Тоже мне – самоотверженный вояка! Застрелиться!.. Умру сейчас!.. Вот ведь, чёрт возьми, шутка-то где!.. Застрелиться – ты!? – и он указал пальцем на Яниса. Тот ещё сильнее взбеленился: реакция капитана довела его чуть ли не до бешенства. Дюпрейн неожиданно замолчал, нахмурился, заворочался, убирая пистолет в кобуру, а потом проворчал устало:
– Ладно, отпустите его…
И они снова расселись на земле кто где. Моретти и Кордуэлл закурили, уже не спрашивая разрешения, да и сам Дюпрейн вряд ли обратил на это внимание, так как думал сейчас о другом. Джейк отстегнул фляжку, стал пить неслышно, чтоб капитана лишний раз не раздражать, он думает сейчас за всю группу, ищет выход из сложившейся ситуации. Алмаар же сидел в стороне от всех, злой, бледный, с ссадиной на правой скуле и с разбитыми губами, смотрел себе под ноги. Да, отделался он легко по сравнению с тем, чем всё должно было для него закончиться.
– Слушай, Моретти, – неожиданно попросил Дюпрейн, – дай, пожалуйста, сигарету! – протянул рядовому раскрытую ладонь.
– Вам?!! – Марио побледнел не меньше, чем тогда, при виде сионийских солдат. Эта необычная просьба поразила всех, даже Алмаар заинтересованно обернулся, хотя и сидел ко всем спиной.
– Раскурить? –
Подносил руку с сигаретой к губам, затягивался и следил за тем, чтобы пальцы не дрожали, и сам думал с каким-то безразличием: «Да-а, на пенсию пора. Хватит уже по джунглям с сопляками бегать!.. Хотя это и так последнее задание… Устал уже… Нервы сдают и мастерство уже не то…»
И Джейк, не отрывающий взгляда от капитана, видел по его напряжённым плечам, по лицу и по взгляду, что Дюпрейн отчаянно пытается не показать своего состояния, скрывает злость и усталость. Алмаар же отметил про себя другое: «А ведь этот тип знает толк в куреве… Курил, верно, когда-нибудь.» Видел с жадностью, с голодной жадностью, как Дюпрейн держит сигарету тремя пальцами – большим, указательным и средним – щепотью. Как он, явно наслаждаясь ароматом дыма, медленно выдыхает его чуть в сторону. Как стряхивает пепел лёгким постукиванием среднего пальца.
Вот чёрт! Это была пытка! Медленная, изматывающая душу пытка! Алмаар смотрел и никак не мог заставить себя отвернуться, сглатывал разом загорчившую слюну и грыз костяшки пальцев. Грыз до боли, чтоб хоть так уменьшить, отвлечь себя от нелепых страданий. И следил за Дюпрейном до тех пор, пока тот щелчком не отправил окурок в кусты. Он даже проследил за полётом тлеющего огонька, а когда повернул голову, встретил прямой взгляд капитана, взгляд, разглядывающий в упор, и в голове мгновенно мелькнуло: «Сейчас спросит…»
– Ну, а теперь рассказывай, что ты видел на дороге?
Дюпрейн впервые обратился к нему вот так, прямо, в первый раз за все эти дни; обратился к нему, как к равному, и даже не по званию и, уж тем более, не по опыту, а к равному по схожим обстоятельствам. С тем, что судьба у них одна на всех, общая, и они перед ней равны, и капитан, и рядовые. И от этой неожиданной прямоты Янис растерялся, запутался: уж не показалось ли?
– Я?.. Вы меня спрашиваете?..
– А кого же ещё? – Дюпрейн усмехнулся пренебрежительно, почти с презрением к этому парню. Сузил глаза, разглядывая его лицо, довольный тем, что достал-таки его, достал во время короткой нелепой драки: «Хорошо бы ещё под глаз тебе фингал, чтоб поостыл немного…»
– Когда я там был, машин было уже три… И по рации подкрепление вызывали. Нас классифицируют, как диверсантов… Дали знать на пикет при переправе… На мост через реку… Требуют усилить охрану и повысить внимание… – коротко, но содержательно рассказал Янис, разглядывая свои руки, которыми он обхватил колени. – Уже наметили квадрат для прочёсывания…
– Интересно, и когда ты успел обо всём этом узнать? – Дюпрейн склонил голову к левому плечу, сощурил глаза, всем видом выражая недоверия, даже будто подвох искал. – Да ещё в таких подробностях!