Возвращение в Оксфорд

Сэйерс Дороти Ли

— О, вас-то мне и надо! Я прямо молился, чтоб вы пришли. У меня на эти чертовы счета ума не хватает, а они еще и валятся на пол. Я уже способен написать свое имя, но никак не могу сосредоточиться. Гадкие счета — по-моему, некоторые я оплатил дважды.

— Позвольте мне вам помочь.

— Я надеялся, что вы это скажете. Избаловали вы меня, правда? Ума не приложу, откуда берутся такие суммы. Везде мошенники. Но надо же что-то есть, в конце концов. И состоять в паре клубов тоже надо. И как не сыграть партию-другую. Конечно, поло выходит дороговато, но сейчас все этим увлекаются. Ладно, это все пустяки. Зря я, конечно, на каникулах ездил в Лондон с той компанией. Мама думает, они приличные ребята только потому, что числятся в племенной книге, но я-то знаю, какие они лихие. Она страшно удивится, если они докатятся до тюрьмы, а с ними и ее белокурый сынок. Упадок земельной

аристократии и так далее. Многоумный судья показательно нас укорит. Я что-то запустил дела еще до Нового года и с тех пор все не наверстаю. Наверное, дядя Питер будет потрясен. Он, кстати, написал. В своей обычной манере.

Сент-Джордж небрежно протянул ей письмо.

Дорогой Джерри,

Из всех досадных неприятностей, отравляющих жизнь твоим многострадальным родственникам, ты, безусловно, досаднейшая. Бога ради, брось эту гоночную машину, пока ты не разбился насмерть, — как бы странно это ни звучало, я все еще питаю к тебе остатки добрых чувств. Посему надеюсь, что права у тебя отобрали пожизненно и что чувствуешь ты себя препаршиво. Вероятно, так и есть. А о деньгах больше не беспокойся.

Хочу поблагодарить мисс Вэйн за заботу о тебе. Ее мнением я чрезвычайно дорожу, так что, умоляю, пощади меня как человека и дядю.

Бантер только что обнаружил у меня средь золота кудрей три серебряные нити [154] . Он страшно потрясен. Просит передать тебе его глубочайшие соболезнования и советует массаж головы (мне советует, конечно).

Как почувствуешь себя лучше, черкни пару строк занудному стареющему дядюшке.

П. У.

154

Из популярной в начале века сентиментальной американской песни (о том, что любовь сильнее старости).

— Ведь совсем поседеет, когда узнает, что у меня страховка не оплачена, — мрачно сказал виконт, забирая письмо.

— Что?!

— К счастью, больше никто не пострадал, а полиции на месте не было. Но, думаю, мне еще придется иметь дело с почтой, я ведь снес их проклятый телеграфный столб. Если и правда дойдет до суда, папаша меня по головке не погладит. А еще нужно на что-то чинить машину. Я б ее выкинул к чертям, только это отцовский подарок — в кои-то веки он расщедрился. И разумеется, как только я пришел в себя, первое, о чем он меня спросил, — все ли в порядке со страховкой. На препирательства у меня не было сил, я и ответил «да». Лишь бы в газетах не написали про страховку — тогда все в порядке, только вот чинить машину дяде выйдет ой как недешево.

— А разве честно заставлять его оплачивать по чинку?

— Зверски нечестно, — весело ответил лорд Сент-Джордж. — Папаша должен был сам оплатить страховку. Но он как тот старикан из Оттавы [155] — только и умеет, что обличать современные нравы. Если уж на то пошло, а это разве честно: поставишь на лошадь, она придет последней, а платит дядя? И еще за этих маленьких вымогательниц платит дядя — я их всем скопом обзову «мелкими расходами». А дядя ответит: «Да-да, конечно. Марки, телефонные звонки, телеграммы». И тогда я вконец обнаглею и скажу: «Понимаешь, дядя…» Ненавижу, когда фразы начинаются с «понимаешь, дядя». Конца-краю им нет, и непонятно, куда заведут.

155

Отсылка к лимерику Эдварда Лира:

Один старичок из Оттавы Обличал современные нравы. На совет: «Отдохни!» Возражал он: «Ни-ни! Я не все обличил еще нравы!» Перевод с англ. Г. Кружкова.

— Не думаю, что он станет вас подробно расспрашивать. Вот, смотрите, я аккуратно разложила ваши счета. Может быть, мне выписать чеки, а вы подпишете?

— Буду вам очень признателен. Нет, расспрашивать он не станет. Будет сидеть с безобидным

выражением лица и молча меня слушать. Думаю, именно так он и раскалывает преступников. Не самая милая привычка. Вы не видели вексель от Леви? Это в первую очередь. А еще письмо от некого Картрайта. Я у него в Лондоне пару раз подзанял… сколько он пишет? Черт! Не может такого быть! Хотя… Да, похоже, он прав. Еще Арчи Кэмпбелл — мой букмекер — что? Сколько? Этих кляч и выпускать-то не следовало! Так, а это что такое? Как чудесно вы управляетесь с этими бумажками! Давайте подсчитаем все вместе? Если грохнусь в обморок, зовите сестру.

— Я не сильна в арифметике. Лучше проверьте сами. Выглядит не очень правдоподобно, но меньшей суммы у меня не выходит.

— Прибавьте к этому фунтов сто пятьдесят, за ре монт машины, и дайте я посмотрю. Черт! Да что же это?

— Рожа идиота, [156] — не удержалась Гарриет.

— Славный малый этот Шекспир. На каждый случай найдет что-нибудь подходящее. Да, все верно: сумма тянет на «понимаешь, дядя». Конечно, я скоро получу содержание за три месяца вперед, но на это ведь потом жить все каникулы и весь триместр. На каникулы придется поехать домой и быть паинькой, куда еще деваться в таком виде. Папа намекал даже, что хорошо бы я сам заплатил доктору, но я сделал вид, что не понял. А мама винит дядю.

156

В. Шекспир, «Венецианский купец», акт II, сцена 9:

Принц Арагонский открывает загадочный ларец, обещающий открывшему его все то, чего он стоит.

Да что же это? Рожа идиота! Он, щурясь, мне записку подает. О, как ты не похож на Порцию, На стоимость мою, мои надежды! «Избрав меня, найдешь все то, чего ты стоишь». Ужель я стою лишь дурацкой рожи? Ужели это вся моя цена? Перевод И. Мандельштама.

— За что?

— За плохой пример, мол, сам гоняет как бешеный. Он и правда любит разогнаться, но почему-то без печальных последствий.

— Может, он просто хорошо водит?

— Дорогая Гарриет, это жестоко. Не возражаете, если я буду называть вас Гарриет?

— Вообще-то возражаю.

— Но не могу же я говорить «мисс Вэйн» человеку, который знает все страшные тайны моей жизни. Тогда, пожалуй, я буду звать вас «тетя Гарриет». В этом уж точно нет ничего дурного. Вы ведь не откажетесь стать мне названой тетей. Тем более что моя тетушка Мэри погрязла в домашних заботах и ей не до меня, а все тетки по материнской линии — сущие горгоны. Сами видите, я нуждаюсь в поддержке и ощущаю острую нехватку теть.

— Вы не заслужили ни дяди, ни тети, раз так с ними обращаетесь. Послушайте, вы хотите сегодня разделаться со счетами? Не хотите — у меня и другие дела найдутся.

— Хорошо. Вернемся к нашим счетам и ограбим дядю Питера. Диву даюсь, как благотворно вы на ме ня влияете. Непоколебимая верность долгу. Занялись бы вы моим воспитанием, я, глядишь, и испра вился бы.

— Пожалуйста, распишитесь.

— Но вас не уломаешь. Бедный, бедный дядя!

— Вот кончим с вашими счетами, точно будет бедный.

— Я это и имел в виду. Пятьдесят три плюс девятнадцать плюс четыре — да сколько ж можно курить, наверняка половину сигарет прикарманивает мой скаут. Плюс двадцать шесть плюс двенадцать и еще восемь. Девятнадцать, прибавить семь, прибавить два. Сто фунтов корова слизала. Плюс тридцать один плюс четырнадцать. Плюс двенадцать плюс девять плюс шесть. Плюс пять плюс пятнадцать плюс еще три. А что за привидение завелось у вас в Шрусбери?

Гарриет так и подскочила:

— Черт! Вот гадюки! Кто вам сказал?

— Нет, не ваши студентки. Я вообще до них не охотник. Девушки они милые, но какие-то неопрятные. А рассказал мне сегодня сосед по лестнице. Ах да, он ведь велел молчать. А почему молчать-то? Из-за чего сыр-бор?

— Боже мой, их же просили не говорить. Не понимают, что ли, как это вредит колледжу?

— Но это ведь просто розыгрыш?

— Боюсь, что не розыгрыш. Слушайте, если я расскажу вам, зачем молчать, вы пообещаете, что никому не скажете?

— Вы же знаете, за моим языком не уследишь, — честно признался лорд Сент-Джордж. — На меня не очень-то можно положиться.