Возвращение в Оксфорд
Шрифт:
— Правильно! — одобрил мистер Данверс. — А это что? — добавил он, оборачиваясь к привратнику, который спешил к ним с письмом в руках. — О, это Сент-Джорджу. Так. Хорошо. Я думаю, леди может доставить письмо, если идет к нему прямо сейчас. Если нет, отправим с курьером.
Гарриет взглянула на конверт. «Виконту Сент-Джорджу, Крайст-Черч, Оксфорд, Inghilterra». [146] Даже без итальянского штампа нельзя было не понять, откуда оно.
— Я передам, — сказала она. — Это может быть срочно.
146
Англия (ит.).
Лорд
— Надеюсь, Данверс как следует вас принял, очень мило с вашей стороны меня навестить!
Гарриет спросила, сильно ли он пострадал.
— Ну, могло быть хуже. Дядя Питер был на волосок от титула, но я отделался всего лишь порезами на голове и вывихом плеча. Ну, еще шок и синяки. Гораздо меньше, чем я заслужил. Останьтесь, поговорите со мной. Ужасно тоскливо тут валяться, да еще у меня всего один глаз, и тот не видит.
— А у вас не заболит голова от разговоров?
— Хуже, чем сейчас, уже не заболит. Она не может болеть хуже, чем сейчас. А у вас красивый голос. Проявите милосердие, останьтесь.
— Я вам принесла из колледжа письмо.
— Какой-нибудь чертов кредитор, наверное.
— Нет. Письмо из Рима.
— Дядя Питер! О боже! Наверное, надо приготовиться к худшему.
Она вложила письмо в его левую руку и наблюдала, как его пальцы неловко пытаются сломать большую красную печать.
— Ох! Воск с фамильной печатью! Я знаю, что это значит! Дядя Питер в своем самом царственном обличье!
Он нетерпеливо пытался разорвать плотный конверт.
— Давайте я открою? — предложила Гарриет.
— Да, пожалуйста. И, будьте ангелом, прочитайте мне вслух. Я даже с двумя здоровыми глазами с трудом выдерживаю его удар.
Гарриет вытащила письмо и взглянула на первые фразы.
— Кажется, оно довольно личное.
— Лучше вы, чем медсестра. Кроме того, мне понадобится женское сочувствие. Кстати, там что-нибудь приложено?
— Нет, ничего.
Пациент застонал.
— Дядя Питер отчаянно обороняется. Нехорошо. Как оно начинается? Если «Джемчик», или «Джерри», или даже «Джеральд», то не все еще потеряно.
— Оно начинается «Мой дорогой Сент-Джордж».
— О ужас! Он действительно в ярости. И подписано всеми инициалами, которые он только смог накопать, а?
Гарриет перевернула лист.
— Подписано всеми его полными именами.
— Безжалостное чудовище! Вы знаете, я предчувствовал, что он не очень хорошо это примет. Не представляю, какого дьявола мне теперь делать.
Он выглядел так худо, что Гарриет озабоченно спросила:
— Может, оставим до завтра?
— Нет, я должен знать, как обстоят дела. Продолжайте. Но только поласковей: любите малое дитя. [147] Пропойте мне его, я в этом нуждаюсь.
Мой дорогой Сент-Джордж!
Если я правильно понял твое довольно бессвязное описание ситуации, у тебя образовался долг чести на сумму, которой ты не располагаешь. Ты выписал чек, не обеспеченный деньгами. В качестве обеспечения ты взял в долг у друга, выдав ему еще один чек, у которого не больше шансов быть оплаченным, чем у первого. Ты предлагаешь мне в течение шести месяцев выплатить необходимую сумму, в противном случае ты либо (а) «снова обратишься к Леви», либо (б) «вышибешь
147
Строка из слащавого стихотворения, написанного не то Дж. У. Лэнгфордом, не то Дэвидом Бэйтсом (исследователи не пришли к единому мнению относительно авторства). Сегодня оно известно только потому, что Кэрролл спародировал его в песенке кухарки: «Лупите своего сынка за то, что он чихает».
Лорд Сент-Джордж беспокойно заерзал на по душках.
— Какая у него неприятная ясность формулировок.
Ты любезно поясняешь, что обратился ко мне, а не к отцу, поскольку я, по твоему мнению, с б'oльшим пониманием отнесусь к этим сомнительным финансовым операциям. Не могу сказать, что такое суждение для меня лестно.
— Я совсем не это имел в виду, — простонал виконт. — Он прекрасно знает, что я имел в виду! Папаша просто слетит с катушек. Черт побери, и ведь он сам виноват! Нечего было так мало давать на расходы! Чего он ожидал? Учитывая, сколько он спустил в своей бурной юности, мог бы и понимать. А дядя Питер просто купается в деньгах — что ему стоит немного раскошелиться!
— Кажется, дело тут не столько в деньгах, сколько в том, что вы выписали недействительный чек?
— В том-то и дело! И дернуло же его отправляться в Рим как раз тогда, когда он больше всего нужен! Он знает, я бы никогда не стал выписывать негодный чек, если б мог занять у него денег. Но продолжайте. Давайте узнаем худшее.
Я вполне отдаю себе отчет, что твоя безвременная кончина оставила бы меня в положении возможного наследника титула…
— Возможного? Ну конечно, матушка может сыграть в ящик, и тогда отец снова женится. Какая расчетливость.
…возможного наследника титула и поместья. Как бы утомительны ни были обязанности наследника, ты простишь мне предположение, что я могу оказаться более честным распорядителем, чем ты.
— Черт! Не в бровь, а в глаз! — сказал виконт. — Если уж эта линия обороны прорвана, то все пропало.
Ты напоминаешь мне, что в будущем июле достигнешь совершеннолетия и твое содержание увеличится. Однако с учетом того, что даже при увеличении содержания упомянутая тобой сумма приблизительно составит твой годовой доход, вероятность погашения долга в течение полугода кажется мне весьма сомнительной. Также не вполне ясно, на что ты будешь жить, распорядившись своими доходами таким образом. Кроме того, я ни на минуту не допускаю, что твои долги полностью исчерпываются упомянутой суммой.
— Чертов телепат! — проскулил его светлость. — Нет, конечно! Но он-то откуда знает?
В данных обстоятельствах долг велит мне отказать и в обеспечении твоего чека, и в займе.
— Ну вот оно. Почему он не сказал это сразу?
Однако, поскольку на чеке стоит твое имя и это имя не должно быть опозорено, я дал распоряжения своим банкирам…
— О, вот это уже звучит лучше! Старый добрый дядюшка Питер! Всегда можно зацепить его на крючок семейной чести.