Возвращение
Шрифт:
В желудке у него словно еж ворочался. Жирный такой, с кучей игл...
Долго ждать ему не пришлось. Ветви шелохнулись - и вдруг спеленали его, подхватили, поддержали.
– Замри и не шевелись, человек.
И на виски легли прохладные женские ладони.
Илья взвыл от боли. Теперь еж перебрался из желудка - в голову. И две самых острых иглы пронзили ее насквозь.
– За что?!
– Не двигайся!
– прикрикнула женщина.
– Стой, если пожить еще хочешь!
– Добряна?
– из рощи к ним
– Что с ним?
– Неладное что-то. Темный аркан наброшен. Когда б не сняла я его, мог бы и года не прожить.
Илья замер, как поленом ударенный. Березовым.
Многое говорят о волхвах. И капризны они, и могучи, и с человеком что пожелают, то и сделают.
Одно неизменно.
Волхвы не лгут.
Могут умолчать, могут не сказать всей правды, отказаться отвечать, еще как-то увернуться. Даже поговорка есть. У змеи сто извивов, у волхва - триста. Но впрямую солгать - никогда.
– Аркан? На м-меня?
– На тебя, человек. Думай, кому ты дорогу перешел. Кто тебя уморить пожелал?
Илья так рот и открыл.
– Не знаю... Государыня...
– Добряной зови. Не правлю я никем.
– Хозяйка Добряна, что со мной было?
– Плохо тебе было. Ты и в рощу войти не мог, аркан на тебе удавкой сжимался.
Илья медленно кивнул.
– Да. Наверное...
– Я его с тебя сняла. Только кто раз его накинул, тот и повторить может.
Илью аж передернуло. Стрелы или мечного боя он не боялся, честная схватка - это по нему.
А вот так, исподтишка, сгнить по чужому умыслу... да за что ж его?
Кто его?
Волхва все по его лицу поняла.
– Думай, парень. Ты молодой, красивый, может, кому дорогу перешел, может, чью жену с пути сбил... не знаю я. На аркане не написано, кто его накинул.
– Аркан?
– тихо спросила Устинья.
Добряна на нее короткий взгляд бросила, Устя и примолкла. На все при посторонних обсуждать надо. Пусть даже это ее брат родной.
– Удавка, петля... много слов сказать можно, а смысл один. Потому он в рощу войти и не мог. Потому и плохо ему было. Небось, и приступы накатывали? Жить не хотелось, тоска одолевала?
– Бывало. Я думал - прихворнул?
– Чего тебе хворать? Силы жизненной в тебе много, лет на семьдесят хватит, когда глупости делать не станешь.
Илья улыбнулся.
Семьдесят лет - это много, это хорошо.
– И на детей твоих силы хватит, и болезни мимо обходить будут. А вот кто аркан мог накинуть - думай.
– И мужчина - и женщина?
– Да. Это не из сложных ритуалов, это всяк может.
– И ты?
– И я. Только я такое делать не стану, не для того матушка Жива мне силу дала.
Илья вздохнул.
Слабость отступала, дурнота рассеивалась.
– Благодарствую, матушка Добряна. И за сестру, и за себя, и за науку...
– Не благодари. Сестру побереги. Не просто так на нее напали, и впредь легко не будет.
Илья посмотрел на Устинью, и встретил неожиданно спокойный и рассудительный взгляд.
Показалось ему - или проблеснули в глазах сестры крохотные зеленые искорки? По самой кромке зрачка?
Сверкнули, да и сгинули....
Показалось.
***
– И где ж сюрприз твой?
Руди стоял, что та сова, да глазами хлопал.
Нет никого.
Но ведь та хижина!
И... место то! А Устиньи нет!
– Погоди минуту, царевич, неладно тут!
Хотя и дураку все ясно было бы.
Неладно?
Еще как неладно!
Медведь сюда еще раз наведался, да одну лошадь себе уволок. Но вторая осталась. И тело ватажника. И следы.
Вот Руди и не мог понять, что случилось.
Хорь денег зря не просил. Устинью он похитил, и сюда привез. И ждал здесь. Вот этого мертвеца Руди, кажется, видел. Имя бы не вспомнил, а лицо знакомо. То, что от него осталось.
А что случилось потом?
Медведь пришел? Или несколько?
Не охотник Руди, так хорошо следы читать не умеет...
Но пока Истерман размышлял, Фёдор уже в хижину сунулся. И спустя несколько секунд вышел оттуда, алый от гнева.
Убегая, ватага Хоря в хижину и не зашла. А чего там делать-то? Девка сбежала, ну и они следом...
А вот обрывок ленты остался. И несколько клочьев от сарафана.
И мешочек Устиньин. С иглами и стеклярусом.
Устя его не заметила, ногой поддала, он и отлетел под одну из лавок. И Хорь не заметил, до того ли ему было.
А вот Фёдор увидел. И вышел, мрачнее тучи.
– Р-руди?!
Истерман понял - надо каяться.
– Федя... казни, мой грех. Моя вина.
– Что ты сделать хотел?
– Фёдор словно камни во рту перекатывал.
– Хотел, чтобы поговорил ты с боярышней Устиньей. Она бы тебя послушала, да и сладилось бы у вас все. Смотреть не могу, как ты мучаешься!
Фёдор только зубами скрипнул.
– Она здесь была?
– Была, мин жель.
– И куда делась?
– Не знаю.
– Медведь мог ее...
– произнести страшное слово Фёдору не удалось. Горло спазмом стиснуло.
– Нет, мин жель. Остались бы обрывки, что-то...
– А куда она могла деться?
А вот на этот вопрос Руди ответить и не мог.
Фёдор сверкнул на него злобными глазами.
– Сейчас мы едем в Ладогу. Идем на подворье к Заболоцким. И ты все рассказываешь. Подробно. Что, куда, для чего... понял ты меня?
Рычание было таким выразительным, что Руди закивал, словно болванчик.