Возвышение падших
Шрифт:
Майрон, почувствовав сгущающееся напряжение, поспешил вмешаться.
— Сеньора Эдже весьма преуспевает в своем обучении, командир Артаферн.
— Для женищны — да, — неохотно согласился Артаферн, кивнув черноволосой головой. — Но для воина и тем более командира флота — нет.
Слыша это, Эдже вспыхнула недовольством и негодованием. Никто и никогда не осмеливался прежде так разговаривать с ней. Она с малолетства привыкла к раболепному почтению, как Султанша и обожаемая дочь своего отца, султана Мехмета. Возможно ли, чтобы
— Вы ставите под сомнение мои умения и военное мастерство? — с вызовом бросила она, смотря прямо в эти золотисто-карие глаза, кажущиеся ей двумя морями расплавленного золота. — Быть может, выясним, кто прав? Доставай свой меч и покажи, на что способен, “лучший воин”!
Артаферн усмехнулся, снисходительно смотря на неё, словно на капризного ребёнка.
— Одно из правил настоящего воина — владей своими эмоциями. Это мой первый урок для вас.
Не дождавшись ответа, он развернулся и вальяжной походкой направился вдоль тренировочной площадки. Поймав на себе взгляды остальных командиров, уязвленная Эдже импульсивно ринулась за ним.
С трудом поравнявшись с ним, она увидела на притягательном и смуглом лице Артаферна скрытую усмешку. Он будто этого и ждал.
— Ты, верно, посчитал, что начать подобным образом наше знакомство — наилучшее решение, — тяжело дыша от быстрого шага, заговорила Эдже. — Наверно забыл, что я не просто неопытная девица, а наследница Рейны и, заметь, будущая королева Генуи.
Артаферн, наконец, остановившись, насмешливо взглянул на Эдже. Его взгляд, не задержавшись на её лице, прошёлся по всему её телу, заставляя сердце в её груди гулко и неясно трепетать.
— Я говорю то, что вижу и то, что является правдой. Вы очень неопытны, молоды и плохо обучены. Видно, что вы не из той среды, в которую попали. В вас сквозит… женственность и девичья надменность, свойственная тем женщинам, которые были рождены в обеспеченных или знатных семьях.
— Женственность?.. — язвительно усмехнулась Эдже. — Уж прости, но в этой одежде и с кинжалом за поясом я меньше всего похожа на женщину.
— Мне так не кажется, — ухмыльнулся в ответ Артаферн, снова пробегаясь по ней золотым и тяжелым взглядом. — Уж поверьте мужчине.
Развернувшись, он пошёл дальше. На фоне бушующего синего моря, золотого песка и лазурного неба его широкая и тёмная фигура быстро удалялась.
— То есть так ты собираешься помогать мне в освоении военной и морской науки? — крикнула ему в след Эдже, всё ещё негодуя. — Знай, что эти насмешки и колкие замечания для тебя не останутся безнаказанными.
Артаферн рассмеялся, уязвляя её ещё больше. Но, к своему негодованию и растерянности, Эдже чувствовала что-то ещё. Заинтересованность, перемежающуюся с женским волнением, вызванным теми тяжелыми взглядами и самодовольной ухмылкой на притягательном смуглом лице.
Дворец санджак-бея в Манисе. Покои Гюльхан Султан.
Восседая на
Зеррин Султан, утомившаяся после долгого дня, забралась на материнское ложе. Билгелик-хатун, заботливо укрыв её одеялом, тихо запела какую-то колыбельную, и глаза маленькой госпожи непроизвольно закрылись спустя некоторое время.
Гюльхан Султан, вслушивающаяся в колыбельную, ощутила прилив тоски и меланхолии. Вдруг стало остро ощутимым то одиночество, которое постоянно рдело в её груди подобно какой-то пустой дыре. Женщина задумалась о том, сколь одинока и несчастна она была, умело скрывая это за маской надменности и гордости.
Что было у неё, кроме гордости? Свою семью — отца, мать и братьев — она отдала земле. Также, как и двух своих детей. Мужчина, который когда-то любил её и которого она сама когда-то любила, отныне для неё не больше, чем господин и далёкое воспоминание. Единственный сын, на которого она возлагала огромные надежды, не уважает её и грозится отослать. Единственная дочь кажется ей чужой, потому как занимается ею исключительно Билгелик-хатун. Всё, что у неё осталось — гордость. Но и она призрачна. Чем ей гордиться?
В покои, тихо постучавшись, вошла Джихан-калфа. Увидев спящую Зеррин Султан, она, стараясь не шуметь, подошла к отчего-то грустной госпоже и поклонилась ей.
— Вам что-нибудь нужно, госпожа?
— Нет, — сухо отозвалась та, не отрываясь от созерцания пламени в камине.
Джихан-калфа, поджав губы, села рядом с госпожой на тахту, беспокойно смотря на неё.
— Вы, верно, переживаете из-за ссоры с Шехзаде Сулейманом? Простите, если болтаю лишнее.
— Я ему даровала жизнь, — горько усмехнулась Гюльхан Султан. — Ради его будущего совершила ужасное преступление. Ты же понимаешь, о чём я? И это его благодарность за всё то, что я пережила и сделала для него?
— Всё наладится, госпожа, — успокаивающе проговорила калфа. — Шехзаде Сулейман очень ценит вас… Всему виной Айсан-хатун. Клянусь, она не намерена отступать. Она сказала мне, чтобы я передала вам её слова.
— Дерзкая девчонка… И что же она передает мне?
— Помните, что не только вы способны на хитрость и обман ради желаемого.
Гюльхан Султан, усмехнувшись, покачала рыжеволосой головой.
— Она думает, что способна противостоять мне? Что за наивность?
— Айсан-хатун грозит превратиться в соперницу вашей власти, госпожа, — предупреждающе зашептала Джихан-калфа. — Усмирите её, иначе будет поздно.