Возвышение падших
Шрифт:
— Мы, кажется, разговаривали с тобой об этом, — возмущённо возразила Гюльхан Султан. — Гарем — в моих руках! Только я решаю, что и как…
— Если вы продолжите в том же духе, я буду вынужден лишить вас этих полномочий и отослать в столицу, — нетерпеливо перебил её Сулейман.
В опочивальне воцарилась гнетущая и звенящая тишина. Айсан, наблюдая за тем, как на растерявшемся лице Султанши отразилось непонимание и негодование, сдержала ухмылку.
— Что с тобой стало, Сулейман? — растерянно качая рыжеволосой головой, прошептала Гюльхан
— Прекратите считать, будто вам всё и везде подвластно! В этом дворце и в своём гареме я всегда буду верховодить. Отступите или покиньте Манису. Выбор за вами. А сейчас оставьте нас, Валиде.
— Вся моя жизнь посвящена тебе, а ты так отплачиваешь мне за то, что я даровала тебе жизнь и будущее?.. — разочарованно выдохнула та. Айсан, наблюдая за ней, почувствовала неясное сплетение чувств, когда заметила скопившиеся слёзы в её синих глазах. — Как вижу, ты отказался от меня… Значит, и я отказываюсь от тебя!
Резко развернувшись, Гюльхан Султан, надменно-оскорблённо вскинув рыжеволосую голову, покинула опочивальню. Некоторое время Сулейман и Айсан задумчиво смотрели на закрывшиеся двери, а после напряжённо переглянулись.
— Мне уйти, господин?
— Да, пожалуй, — выдохнул Сулейман, явственно расстроенный после очередной ссоры с матерью. — Возвращайся в свою комнату. Валиде тебя не тронет.
— Хотелось бы верить в это… — кланяясь, прошептала Айсан. — Султанша очень зла.
— Я же сказал, что ты отныне под моей защитой. Не думай о плохом. Ступай.
Покидая опочивальню, Айсан мимолётно взглянула в синие глаза Шехзаде Сулеймана. В них, сколько бы он этого не хотел скрыть, плескались раскаяние и чувство вины. Если эти чувства овладеют им, то он перейдёт на сторону Гюльхан Султан. Значит, эти чувства в нём нужно убить.
Стамбул. Дворец Хюррем Султан.
Солнечные лучи давно осветили опочивальню с наступлением утра, но Хюррем Султан, лежащая на ложе, этого даже не заметила. С каждой минутой, каждым часом и днём какая-то странная меланхолия завладевала ею. Женщина потеряла аппетит и перестала толком есть, безвольно лежала на ложе или тоскливо-задумчиво смотрела в окно.
Прежде ей подобные чувства не были известны. Хюррем Султан, как и наставляла её мать, научилась сдерживать свои чувства и слова. Она искусно владела этим умением заглушать в себе негодование, боль, раздражение. Но только это… Хюррем не умела заставлять молчать любовь. Все эти дни она училась, но, чем больше она старалась избавиться от своих чувств, тем сильнее они разгорались. Это заставляло её погружаться всё в большую тоску, рождённую осознанием того, что любовь её обречена.
Вошедшая в покои Саасхан-калфа осторожно покосилась на свою госпожу и вздрогнула, когда та раздражённо взглянула на неё, приподняв темноволосую голову с подушек.
— Я же говорила не
— Простите, госпожа, — виновато пролепетала калфа. — Гевхерхан Султан говорит, что ей необходимо поговорить с вами.
— Пусть уходит, — вздохнула та, садясь на ложе и проводя ладонью по спутавшимся длинным волосам.
Гевхерхан Султан, ворвавшись в покои, негодующе взглянула на свою сестру. От её былой степенности не осталось и следа, потому как в тёмно-карих глазах её плескались боль и негодование.
— Уходи, — устало взглянув на неё, произнесла Хюррем Султан. — Если ты снова хочешь поучать меня относительно Айше и Альказа, то я…
Гевхерхан Султан — бледная, заплаканная и мрачная — покачала темноволосой головой в какой-то горькой усмешке.
— Пока ты здесь слёзы из-за своей любви льёшь, наша Валиде была отравлена…
Хюррем Султан, непонимающе нахмурившись, тяжело поднялась с ложа и растерянно подошла к старшей сестре.
— Что ты такое говоришь? — ошеломлённо выдохнула она. От её тоски не осталось и следа. Остались лишь страх и непонимание. — Отравлена? Надеюсь, с ней всё в порядке?
Гевхерхан Султан, по бледному лицу которой заструились слёзы, отрицательно покачала головой.
— Она мертва.
Хюррем показалось, что внутри неё что-то надломилось. Тяжело дыша, она неверяще качала темноволосой головой, но взгляд сестры и её слезы всё сильнее убеждали её.
— Ты, верно, рассудка лишилась… Мама не может умереть.
— Нет, это ты рассудка лишилась! — не сдержавшись, процедила Гевхерхан. — Услышь же, наконец, меня… Нашу Валиде отравили! Она предстала перед Всевышним.
Отступая от старшей сестры, Хюррем Султан с трудом добралась до ложа и вяло осела на него.
— Нет…
— Я видела… — сквозь слёзы прошептала Гевхерхан, и голос её постоянно обрывался от сдерживаемых рыданий. — Видела её собственными глазами. Лежала на тахте в окровавленном платье. Бледно-синяя. И кровь вокруг рта… Я думала, что с ума сойду, увидев это, Хюррем!
— Замолчи! — истерично вскрикнула та, прикрыв уши руками. Она не в силах была слышать эти слова и представлять мёртвую и окровавленную мать.
— Я понимаю твою боль. Мне больно ничуть не меньше, но Повелитель…
— Пусть провалится в ад твой Повелитель! — резко вскочив с ложа, закричала Хюррем. С силой толкнув растерявшуюся сестру к дверям, она, казалось, обезумела. — Уходи!
После, в настигшей истерике надрывно заплакав, Хюррем Султан осела на ложе, уронив темноволосую голову в руки.
Гевхерхан Султан, мрачно взглянув на неё, со слезами на глазах отступила к дверям, но после, подчиняясь мгновенному импульсу, подошла к сестре и крепко обняла её за плечи.
— Лекарша сказала, что из-за яда в её теле оно будет быстро разлагаться, поэтому похороны необходимо провести сегодня. Будем лишь мы, её семья. Я, ты, Айше, Повелитель… Я уже отправила вести нашим братьям. В скором времени они должны приехать.