Вперед в Ссср

Савин Влад

– ...подданного Австро-Венгерской империи, и одного из организаторов проавстрийского "легиона сечевых стрельцов", как было написано в обвинительном заключении 1914 года - подхватываю я - ладно, про "шпионаж в пользу оной империи, опускаю", это кровавые палачи самодержавия могли и придумать. Вернувшись в Киев уже после Февраля 1917, гражданин Грушевский (ну не надо морщиться, Иван Никифорович, я "гражданин Российской республики" имею в виду) заявлял, что целью своей деятельности видит формирование украинской государственности и украинского национального сознания - то есть признавая, что на тот момент таковых не было. Был избран главой Центральной Рады, единственными запомнившимися деяниями которой были, договор

с Германией о капитуляции и оккупации украинской территории и кровавое подавление большевистского восстания в Киеве в январе 1918 года. После чего, свергнутый Скоропадским, бежал в Вену и пребывал там до 1924 года, когда попросил дозволения вернуться в СССР. Получил кафедру профессора истории в Киевском университете, избран академиком АН СССР, в тридцать первом арестовывался, но быстро освобожден, умер своей смертью на курорте в Кисловодске в 1934. Я ничего не перепутала, Иван Никифорович?

Ректор качает головой. Не понимая, к чему я клоню.

– Теперь к гражданину Штеппе перейдем, раз уж о нем речь - продолжаю я - офицер армии Врангеля, не подвергшийся за это никаким репрессиям, затем советский профессор, докторская диссертация по истории европейской культуры. В войну, когда советские люди сражались с германским фашизмом, не жалея себя, гражданин Штеппа в оккупированном Киеве не только редактировал поганый листок, но и писал псевдонаучные статейки о вреде еврейской расы, удостоенные благодарности немцев. При отступлении фашистских войск с Украины, бежал с ними, и был задержан СМЕРШ уже в Германии причем при попытке удрать дальше на запад. Абсолютно никаких свидетельств о его "помощи партизанам и подпольщикам", о чем пишет ваша университетская газета, не найдено - зато есть сведения о его причастности к событиям в Бабьем Яру, касаемо пропагандистского обеспечения, когда он убеждал киевских евреев не прятаться, не бежать, ничего не бояться. И вы, Иван Никифорович, считаете такого человека, достойным примером для советской молодежи?

Мне интересно, как ректор выпутается? Прояснить для себя его мировоззрение - да и просто, поставить на место.

– Ну, дорогая Анна Петровна - произнес он наконец, после паузы - однако же если наша Советская Власть и правосудие сочли, что Константин Феодосьевич может занять место среди преподавательского корпуса нашего университета. Кто мы такие, чтобы решения высших инстанций сомнению подвергать? Я так понимаю, что это приказ свыше? Раз мне сам Алексей Федорович звонил.

– Именно так - говорю я - ну а я в данном случае, лицо совершенно постороннее, которому просто интересно будет послушать. Не смею вас больше задерживать, Иван Никифорович, позвольте откланяться.

Встаю, иду к двери. В последний момент резко оборачиваюсь - интересно, с каким выражением товарищ Куколь мне в спину смотрит? Ненависть, досада, раздражение - я бы не удивилась.

Но это был страх, даже животный ужас. Хотя я всего лишь мгновение успела поймать, до того как Иван Никифорович поспешно глаза опустил. Смотрел он на меня - как на явившуюся к нему смерть с косой. С чего бы? Чем для него может быть опасна скромный администратор Ялтинской киностудии, Шевченко Анна Петровна?

Или же - Анна Петровна Ольховская, "та, которая в сорок четвертом самого Кириченко, Первого Украины, под расстрел подвела". Про нашу "инквизицию" уже чего только не рассказывают! Однако же Алексей Федорович, когда я ему свои полномочия предъявляла, с подписью "И.Ст" - по которым, мои распоряжения для него обязательны, то есть моя власть выше чем его, Первого в республике - то он с интересом прочел, без страха (после сказал - слышал про такие мандаты, но прежде не видел никогда), а затем просто и по-деловому спросил, какие указания будут? Нормальная реакция человека, которому нечего бояться!

А этот... Значит, он знает? Откуда - раньше мы точно, не

встречались. Кто-то из видевших меня в Киеве тогда, узнал? Или из Москвы утечка?

В коридоре меня встретили Валентин с Марией - администратору киностудии все ж не подобает ходить с полудюжиной боевиков в охране. Ребята внизу в машине ждут, "подвезли по пути", ну а кто-то по территории бродит, как бы из любопытства. Коридоры пустые - сегодня еще 26 августа, пять дней до занятий, и даже приемные экзамены уже прошли. Шаги гулкие, и смотрят с портретов на стенах бородатые лица мудрецов. Мария с любопытством оглядывается, а Валька напряжен, будто сейчас в бой. Поклялся, что "пока я живой, с Анной Петровной ничего не случится" - это он Юрке Смоленцеву сказал, в очень неофициальной обстановке, Юрка Лючии, ну а итальяночка, мне. Эх, Валя, ты бы лучше свои полковничьи обязанности исполнял, до уровня простого телохранителя не опускался! А за себя постоять я и сама сумею - если с Лючией на тренировках почти что наравне (римлянка все ж чуть быстрее и ловчее). И не может тут быть банды нападавших - хотя бы потому, что внезапно мы сюда заехали, никто бы подготовить встречу не успел.

Но все равно - что-то на нервы давит. Или коридоры - как у Ильфа и Петрова, чем длиннее, тем больше хочется ускорить шаг? Почти бежим уже, так что у меня даже шляпка с вуалью с головы слетела, в руке несу, вот уже лестница парадная, и главная аллея за ней. И паренек нам навстречу - нас увидел, и застыл, буквально рот открыв. Опасен - нет, скорее растерян, в руках ничего нет, и в карманах не выпирает.

– Товарищ Шевченко! Анна Петровна!

Вспомнила я его - вокзал, Ванька, племяш милиционера. И что он хочет мне сказать?

– Анна Петровна, я хотел сказать... Мы истинные коммунары, за Ленина и коммунизм. И пусть никто не скажет о нас плохо. Мы хотели - как лучше! Мы - не враги!

Выпалил, и бежать. Валька дернулся было - догнать? Не надо - я ж его знаю, найдем.

А надо было - чтоб догнал. Так вышло бы лучше. Но кто ж знал?

Тот же день, вечер. Частный дом на окраине Львова.

– Ребята, я же как лучше хотел! Чтобы нас после, врагами-бандеровцами не считали!

– А кто тебе дозволил? Нас всех - поставить под удар.

– Правильно! Болтун - тот же предатель. Только ненамеренно - так какая разница?

– Ты, Иван, мне всегда казался с гнильцой. Может, ты и о нас все дяде-милиционеру докладываешь?

– Ребята, да вы что? Я же ничего такого не сказал!

– А это уже не тебе решать, такого или не такого! Забыл, что нам велено? Любое общение, кроме обычного, как по учебе, или дома с родными, без чего никак нельзя - прервать! Никаких новых связей. А ты - нарушил!

– Так я же думал, как лучше!

– Думать ты можешь что угодно - а делать, лишь что дозволено. Без дисциплины нет организации. Вот так же в войну наши подпольщики в гестапо попадали, из-за таких болтунов.

– А может, все-таки, он предатель?

– Миха, ну ты чего? Я ж сам рассказал, не стал скрывать! А был бы предателем...

– А может, ты так алиби себе обеспечивал? Если бы мы все равно узнали.

– Ребята, да вы что? Ааа!

– Павло, помогай! Руки ему вяжи! Вот так. И кляп в рот. Ну, что делать будем?

– Так ясно, что. Что с предателями положено?

– Спички доставай. Разыграем что ли, кому...

– Я пас.

– А тебе особенно - если Иван твоим другом был. Докажи, что сам не предатель!

– А в морду?

– Ребята, а может не надо? Нет, не простить - а пусть искупит! Дадим ему парабеллум, и пусть он завтра эту, с киностудии, сам убьет.

– Ты дурак? А если его схватят, и на допросе он всех нас выдаст?

– Так чтобы он сразу после застрелился.

– А если смелости не хватит? Вы предателю поверите?