Время дождей
Шрифт:
– Такое бывает?
Поль не смеется. Он спрашивает абсолютно всерьез и терпеливо дожидается моего ответа. Минуту, другую…
Я все же рискую:
– Бывает. Наверно…
– Только у нас иная история.
Я паникую:
– Так значит, все кончено?
– Нет. Не сейчас.
Я сделала все, чтобы внести в происходящее ясность, но ясности нет – все по-прежнему зависит от Поля. Или от Эммы? Сотворив над собой усилие, я чуть ли не требую:
– Познакомишь меня с супругой?
У Поля истерика.
– Я?
– Любопытно.
– И все?
– Чтоб отравить ее.
Шутка бьет в стену и рассыпается…
– Мне не смешно.
Экспромт не удался. Я снова теряюсь в мыслях и не без страха озвучиваю свои желания.
– Мне нужно понять, что она за создание.
– А это так важно?
– Еще бы.
– Зачем?
Поль тоже не промах. Одно наказание – играть с ним в любовь.
Я в отчаянии.
– Затем.
Дурацкий ответ, достойный разве что восьмиклассницы, но я слишком гордая, чтобы давать ему объяснения. Поль это чувствует и замечает:
– Обиделась?
– Честно? Обиделась.
– Что ж. Я не хотел. Но пришлось…
– Понимаю. Так познакомишь?
– Попробую…
Ложь.
На этот раз я безошибочно угадываю его намерения и окончательно разубеждаюсь в людях. Даже сейчас, почти что на пике чувств, голос рассудка сильнее надежды и веры. А что будет дальше?
Придется смириться.
– Ладно, не стоит.
– Уже расхотела?
– Скорее опомнилась. Эмма как птица. Поймать ее можно, но нужно ли?
Съела…
Таким странным образом я ставлю себя на место и, если быть честной, расписываюсь в своем бессилии. А Поль… Поль доволен.
– Ну, вот. Все решилось. До встречи в Париже? Я дам телефон.
Мне хочется выть. Безграничная милость.
– Кто я, по-твоему?
– Женщина.
Стон.
Он издевается? Какая я, к черту, женщина, если со мной можно творить подобное? Скорее уж шлюха…
– Ну, хватит. Довольно. Роман на полдня – не мое увлечение.
– Марина…
– Отстань.
Мне противно и больно. А Поль… Поль спокоен. Его настроение почти не меняется. Только дыхание становится чаще…
Он шепчет:
– Прости.
Я умоляю:
– Не надо.
Сознание тонет в обиде.
– Мне встать и уйти?
– Да, – я с трудом подавляю волнение, – и извини за весь этот спектакль. Он был напрасным…
Мое откровение тает во мгле.
Громовые раскаты все ближе и ближе. Становится жутко. А вдруг нас, действительно, смоет к чертям?
Какой-то маразм. Это сон или шутка? Нет, не похоже. Весь мир пополам. А дальше… руины. Ни счастья, ни веры. Одно раздражение, боль и тревога…
Я добавляю:
– Удачи вам с Эммой.
Поль затыкается.
Что же, неплохо.
Тогда я встаю, пробираюсь к проходу и ухожу с гордо поднятым носом. Все кончено. Только капризы природы
Я улыбаюсь, сажусь в свое кресло и понимаю…
Реальность прекрасна.
IV
Дождь прекращается где-то в районе полуночи, и почти сразу за нами приезжает автобус. Большой, двухэтажный, покрашенный в желтый цвет – он кажется солнцем на фоне унылой равнины. Или фантомом. Но я забираюсь внутрь и убеждаюсь, что это отнюдь не видение. Здесь все настоящее. Даже подушки. Я с наслаждением падаю в кресло. А мимо идут обреченные люди. И радости нет.
Почему? Неизвестно.
Я долго терплю эту странную сцену. Потом осторожно дергаю Марка.
– Что происходит?
– Спроси тех, кто в теме.
Он явно обижен.
– Все дуешься? Ладно.
Я умолкаю и демонстративно отворачиваюсь к окну, чтобы самой разобраться в возникшем хаосе. Но это не просто. В немой веренице людей нет ни ответов, ни сколько бы явных намеков…
Тогда Марк сдается:
– Там в поезде жертвы.
– И много?
– Не знаю. Не меньше пяти.
– От молний?
– Наверно. От молний, от ветра… Тебе это важно? Марина…
– Прости.
Меня гложет стыд, и я быстро закрываю глаза в надежде хоть как-то абстрагироваться от реальности. Но не выходит. Дыхание безжалостной смерти холодной струей устремляется в недра сознания.
Я нервно шепчу:
– Докатились…
У Марка нет никакого желания спорить. Он просто кивает.
Становится жарко. И в духоте все мешается с горем. До гиперотчаяния. До возмущения…
Я чуть ли не бьюсь головой о стекло.
– Марина, расслабься.
И в это мгновенье меня отпускает…
Ну, что ж. Повезло.
Хотя… не совсем.
Мы по-прежнему где-то в глуши, вконец разругавшиеся и покинутые самой надеждой. Разве что живы… И этот единственный факт немного смягчает последствия нашей размолвки.
– Марк, – я готова упасть на колени, – что мы наделали?
– Мы? Ничего. Создали семью.
За окном пляшут тени.
Безумная сцена немого кино.
И я в этой сцене почти в главной роли. Я нерв мироздания. Сплетение эмоций.
У Марка иное всего понимание. По-моему, он надо мной смеется.
Или сочувствует?
Я замечаю:
– Создать-то создали. А что с перспективой?
Он безупречен:
– Ну, мы же не знали, во что это выльется…
Вот вам и вывод.
Так, между делом, мы находим для нас оправдание, которое сразу воскрешает былую дружбу. Никто не виновен. Это просто каприз судьбы, чья странная милость спасла нас от глупого брака.
Но есть и другое. Я вдруг вспоминаю:
– А мама не верила в то, что мы любим…