Время созидать
Шрифт:
Огонек в фонаре мигнул и погас, и в темноте некоторое время еще светилась красная точка дотлевающего фитиля. Удушающая и страшная чернота выдавливала глаза из глазниц – как ни всматривайся – ничего не увидишь. И словно бы стали сильнее биться о борта волны, и суденышко еще сильнее бросало из стороны в сторону.
На мгновение Саадару почудился отдаленный крик чайки. Чайка? В темной каюте? В старом поверье, которое он слушал когда-то, говорилось, что в открытом море, вдали от земли, кричат не птицы, а погибшие капитаны, отчаявшиеся найти дорогу
Заблудшие моряки никогда не долетали до берега, и чайка все истошно вопила, как будто потеряла что-то, ее крик, безумно-человеческий, то приближался, то отдалялся. Ее белые крылья, высвеченные тревожными желтыми лучами, пробивающимися где-то очень высоко сквозь разрывы в тучах, мелькали танцующими над водой блестками.
Тильда лежала на воде, раскинув руки, и вода ласково поддерживала ее, волны качали ее в своей зыбкой колыбели, убаюкивая, нашептывая какие-то древние полузабытые сказания. Она закрывала глаза и видела высокое лазурное небо в легких кудрявых облаках, а за облаками башни, шпили, крыши какого-то города. Липы и цветущие каштаны, и флаги, которые полощет ветер. Но облака меняли свои очертания, и город пропадал, неуловимо-прекрасный, ускользал от нее, и вокруг оставался лишь океан да одинокий крик обезумевшей чайки.
Она видела эту птицу: та кружила над головой все ниже и ниже, словно тяжелела, наливалась свинцом. Изящный круг, легкий взмах крыльев, потом еще один беспорядочный, гортанный вопль – и птица полетела вниз, так быстро, что стала белой линией, протянувшейся от серого неба к серой воде.
Чайка упала совсем рядом, и Тильда поплыла к ней, и вдруг спокойная гладь вздулась пенными гребнями, заходила ходуном, отбрасывая ее назад, не давая добраться до птицы. Руки занемели от борьбы с волнами, но Тильда плыла, изо всех сил стремясь – зачем? Она не знала, но в груди горело: надо спасти эту чайку, пока та не погрузилась в пучину.
Белые перья на воде, грязно-серая пена. Захлестывают, беснуются волны. Нигде не видно маленькой чайки, так нежданно канувшей вниз. Тогда она вдохнула побольше воздуха и нырнула.
Внизу было спокойно, и сквозь муть, едва различимое, опускалось ко дну белое пятно. Тильда не знала, что это, это могла быть медуза, но она поплыла к пятну, схватила, отчаянно и крепко. Теперь – наверх, пока не утянула черная бездна.
Глоток свежего воздуха и ветер в лицо, мокрые волосы лезут в глаза, не дают разглядеть, что там, в руках. Сжимая в пальцах крыло чайки, Тильда убрала волосы назад, взглянула…
Это был Саадар. Она держала его, не давая снова погрузиться в воду, но он был словно мертв. Белое перо чайки прилипло к его плечу.
Очнись. Очнись. Очнись! Прошу тебя!
Зажмурившись, Тильда считала удары сердца – своего и Саадара.
И вот он вздрогнул и открыл глаза.
Шторм закончился неожиданно, разом, как будто кто-то взял – и сдернул с неба полотнище дождя, остановил ветер, приказал
Начинался рассвет.
Айрин окуривала каюту тлеющей палочкой можжевельника, за ней зорко наблюдал Грег – как бы где не упала искра.
Соседи вернулись к своим делам – вычерпывали воду, собирали разбросанные вещи, старались кое-как отмыть каюту.
– Мне снилось, что я тону, – прозвучало за спиной. Тильда медленно выжала в ведро губку и обернулась, вытирая о передник руки.
Саадар был как пришибленный. Шторм дался ему тяжело, тяжелее, чем многим другим, несмотря на то что он казался таким крепким и непоколебимым. Сейчас его лицо выглядело старше, может, в том виноваты были глубокие черные тени и заросший подбородок?
– А ты спасла меня, – попытался улыбнуться Саадар.
Тильда кинула губку в воду и стала ждать, когда губка вберет влагу. Соленая морская вода разъедала каждую маленькую ранку на пальцах и ладонях.
Слова Саадара не были случайны, и от этого становилось холодно и жарко одновременно.
– Едва ли, – бросила она, – ты хотел, чтобы тебя спасала я.
– Больше всего на свете, – тихо произнес Саадар. И прибавил одними губами: «Бусинка». Она разгадала это слово и замерла, а пол под ними покачивался, и плескались о борта волны, и Айрин пела своим детям:
– …весь мир обошел, но девушки той он нигде не нашел, и только вернулся бродяга домой…
Время текло сквозь пальцы, соскальзывало каплями соленой воды куда-то в темноту.
Это совпадение. Так не бывает – чтобы двум людям снился один сон.
Саадар медленно произнес, словно догадался о ее мыслях:
– И… А ты что видела?
– Я не знаю. – Она отвернулась, но Саадар поймал ее за руку.
– Пожалуйста! Скажи…
Тильда смотрела, не отводя взгляд. Сдвинула брови.
– Я видела чайку. Она кричала, а потом упала в море. А я достала ее из воды.
Она резко выдернула руку и бросилась к выходу, выскочила на палубу – и на миг ее ослепило солнце, оглушили крики матросов и свист ветра. Пахло солью и мокрым деревом, от чисто надраенной палубы шел пар.
Корабельный плотник с помощником ладили новые реи вместо поломанных бурей.
– Тильда!
Она обернулась. Замерла.
Саадар шагнул к ней.
– Это глупый сон, наверняка глупое колдовство! – выкрикнула она.
От ветра слезились глаза.
– Разве глупое? – в его голосе звучала улыбка.
– Ты уедешь в Архенар! – хрипло и невпопад проговорила Тильда.
– Кто такое тебе сказал?
– Услышала. – Она упрямо вздернула подбородок. – Зачем ты… эти слова, эти подарки – зачем? Посмеяться? Посмотреть… Как… как я мучиться стану? Как девчонка глупая – мучиться?
– Ра… разве я тебя мучаю? Разве смеюсь? – растерянно повторил Саадар. – Если я тебя пугаю, то лучше и взаправду нам разойтись в Сорфадосе. Я ведь не хочу… Не хочу, чтобы ты боялась.