Время созидать
Шрифт:
Но внутри он нашел только чужие записи – мелким почерком, слишком аккуратным для маминого.
– И что это…
Записи вдруг оборвались. На странице – чайка в облаках, чьи-то лица, мачты, море, фигуры – такие рисунки Арон часто видел в мамином кабинете.
Руки немного дрожали.
Арон перевернул страницу – и забыл, как дышать. В тусклом свете сверху он различил лицо мальчишки, свое лицо – никаких сомнений! Арон-с-рисунка смотрел на него и немного улыбался, как будто знал какую-то важную тайну.
А
Безнадежность, которая придавила Арона, стала немного меньше. Арон потер нос, стараясь не плакать.
И не понял, как в руках оказалась миска с растолченным в воде сухарем. Он поскреб ложкой по стенкам – серая гуща скатывалась в комки. Арон заставил себя жевать, глотать эту гущу вместе с горькой слюной. А потом дочиста вылизал миску.
27
– Эй, салага, ты че творишь?!
Чужой окрик грубо выдернул Арона из мягкого тумана, и Арон полетел куда-то вниз – все быстрее и быстрее, и сердце прилипло к ребрам.
А потом было жесткое дерево, вкус соли на губах, пляшущие перед глазами цветные круги.
Кто-то схватил его за шкирку, как котенка.
– Какого катропа на ванты полез, а?
Арон смотрел перед собой, и мир вокруг медленно становился до рези в глазах ярким и настоящим: загорелое и задубевшее от ветра и соли лицо Нэйта, ясное небо, палуба.
– Рыб кормить собрался?.. – Нэйт тряс его, пытаясь растормошить. – Давай только не в мою вахту, иначе боцман голову оторвет…
Пальцы не двигались – одеревенели от холода и ветра.
И Арон совсем не помнил, как очутился здесь.
– Эй, ну что ты, в порядке, а?..
Арон оттолкнул его руку.
– Все хорошо.
Но хорошо – не было.
Арон поднялся, потряс головой и похромал прочь на ушибленной ноге. Подальше от палубы, от опасных фальшбортов, на которые можно влезть – и прыгнуть вниз, упасть в туман, который колыхался, как теплое, легкое пуховое одеяло. В этом тумане не было мыслей, и горя не было, и боли. Туман забирал память.
Зверь внутри почуял что-то, поднял голову, рыкнул. Зверь хотел, чтобы Арон провалился в этот туман.
«Слабак».
– А вот и нет, – сказал Арон в пространство.
Это продолжалось три дня: Арон обнаруживал себя в самых странных, неожиданных местах и совершенно не помнил, как там оказался. Саадару он ничего не говорил – не хватало еще, чтобы Саадар его привязал к скамье. Зверя-Безликого веревки не удержат. Так что ничего, сам справится!..
«Ты сдохнешь. И вся твоя семья сдохнет», – нашептывал голос внутри. Арон выдохнул прерывисто, сжал кулаки. В груди словно дыру прожгли, и ее края тлели и дымились.
Маме не делалось хуже, но и лучше не становилось, и страх за
Арон вернулся в каюту, ответил что-то на вопрос Саадара и вдруг увидел, что все стоят и не двигаются. И смотрят на гамак, в котором обычно спал Тори.
Сладковатый до тошноты, резкий, гнилой запах пропитал все вокруг.
– Он не проснулся, – сказал кто-то, и молчаливый крик зазвенел в воздухе так, что захотелось закрыть уши и не слушать – никогда! Убежать, спрятаться…
«Молодец, – одобрительно кивнул внутри Безликий, – беги отсюда».
Но Арон остался. Он смотрел на это, на Айрин, которая молчала и не плакала.
Тори не стали хоронить – просто завернули в старую парусину, прочли молитву и выкинули за борт.
А вечером Айрин пела особенно яростную песню, половину слов из которой Арон не понял.
Потом пришла черная женщина Эткен, и они о чем-то шептались в углу с Саадаром и другими.
– Гнида этот костоправ, жалеет на нас лекарства, – громко сказал Кеннит, ни к кому особенно не обращаясь.
Олин, младший сын Айрин, сидел на скамье и, кажется, тихо плакал.
– Пошли. – Арон взял его за руку. – Покажу одну вещь.
Олин не возражал – пошел покорно, хлюпая носом по дороге.
Наверху сильный ветер чуть не сбил их с ног, и Арон едва успел схватиться за поручни.
При свете стало видно, какое худое и грязное лицо у Олина, и Арон, поколебавшись, сунул ему тоже не слишком-то чистый платок в синюю клетку. Правда, Олин не понял, что с ним надо делать, и тогда Арон поплевал на платок и показал, как можно умыться.
– Дай руку.
Олин протянул ладошку, и Арон положил на нее фигурку из дерева – не то собаку, не то лошадь – тайком от мамы он брал нож и вырезал еще до того, как она заболела.
– Вот, – Арон отвел взгляд, – это тебе. Вроде оберега.
Олин удивленно вздохнул, размазывая по щекам слезы и сопли, и Арон просто сидел с ним рядом и болтал всякую ерунду про камни в лесу Бранвина, которые растут, если их совсем никто не трогает – он, разумеется, сочинял это на ходу, но Олин даже немного улыбнулся. Наверное, так бы сделал на его месте Саадар.
Они смотрели, как наступает вечер и на небо выкатывается огромная, как головка сыра, красноватая лунища, и как плывут в нем незнакомые звезды.
Этот сон был слишком долгим, но вечным он быть не мог – и Тильда проснулась. Темная каюта сразу же навалилась качающимися переборками, шумом и разговорами, плеском волн, духотой. Жизнью, которая продолжалась, несмотря ни на что.
Тело было слабым и легким, будто его вытащили на горячее солнце и высушили, вытянули все соки. И все же она была жива.