Время умирать. Рязань, год 1237
Шрифт:
Улыбка Гунчака стала кривой, а румянец стал гуще, темнее. Не по нраву пришлись бывшему вольному хану слова русского князя. Однако обиду проглотил, кивнул едва заметно, то ли благодаря, что не вздернули, то ли отвечая на похвалу. Посидели еще немного. Обсудили расстановку сил на стенах, посетовали, что трудно будет бороться с пороками татарскими. На сем расстались. Вышли из покоев все вместе. Князь с тысяцким отправились на обход стен, а воевода с ханом – в сторону гридницы, поснедать: княжескими заедками только чуток червяка заморили.
Поели быстро,
Вышли во двор. Короткий зимний день подходил к концу, а плотные тяжелые облака, сплошь затянувшие небо, не давали толком пробиться живительным лучам Ярило-солнца. Потому уже наступали ранние сумерки. Хорошо, мороз ослаб, да и ветер почти стих. Снег сыпать тоже перестал. От главного крыльца княжьего терема, увидев выходящих из гридницы Ратьшу и Гунчака, к ним направились княжич с меченошами и Первуша.
– Куда сейчас, воевода? – подойдя, поинтересовался Андрей.
– На стену, куда ж еще, – повел плечами Ратислав. – На напольную сторону.
Сели в седла, тронулись не спеша к воротам. Ратьша посмотрел под крышу терема, где поблескивало слюдой небольшое окошко евпраксиевой горенки. Показалось? Нет, в окошке было видно лицо. Чье, не рассмотреть, но хотелось верить, что ее, Евпраксии. Кивнул головой в тяжелом шлеме, не слишком надеясь на ответ. Но… Показалось, или и в самом деле та, что смотрела сейчас в окошко, кивнула. Ратьша почувствовал, что губы сами расползаются в глупой счастливой улыбке.
Смеркалось быстро, на глазах. Когда подъехали и взобрались на боевую площадку башни Ряжских ворот, почти стемнело, но татарский стан, освещенный пламенем множества костров, видно было хорошо. Хорошо были видны и пороки, которые уже вовсю устанавливали на сооруженные за день земляные насыпи. Места работ освещались кострами, факелами и жаровнями. Хашар в сборке и установке пороков не участвовал: должно быть, работа тонкая, требующая знаний и навыков.
– Богдийцы стараются, – ткнув рукой в пороки, сказал Гунчак. – Будут теперь сами все отлаживать.
– Когда ж обстрел начнут? – мрачно поинтересовался Ратислав. – Ночью?
– Ночью вряд ли, – покачал головой половецкий хан. – Пока наладят, то, се. Да и темно, пристреливаться плохо. Но на всякий случай я бы факелы на стенах погасил.
– А ну как незаметно подкрадутся? – ломким баском возмутился княжич Андрей.
– Огненные стрелы из самострелов пускать, да пакли на них побольше, чтоб посветлее. Только пускать их вполнатяга тетивы, иначе пламя не разгорится. Ежели сразу много полезет, видно будет. А малым числом ничего не сделают. Но стражу все-таки лучше усилить.
– Дело говоришь, – кивнул Ратислав. – Слыхал? – Это уже воеводе, начальствующему над воинами, защищающими этот участок стены, стоящему неподалеку. – Делай, как хан сказал.
– Сделаем, – буркнул недовольно тот. Видно, не понравилось старому вояке, что половец здесь, на стене, ему порученной для защиты, распоряжается. Да и Ратьше он подчинен не был, хотя и
Справа послышался шум множества шагов. Вскоре в пятне света ближнего факела показался великий князь со свитой.
– А, Ратьша! И ты здесь! – увидев воеводу, воскликнул Юрий Ингоревич. – Здравствуй, сын! – Это уже княжичу Андрею.
– Здравствуй, батюшка, – вместе со всеми поклонился княжич.
Юрий подошел к бойнице, глянул наружу, обернулся к Ратиславу, спросил:
– Что с пороками делать будем, воевода? Какие громадины сооружают, сроду таких не видывал. Сильно бьют? – Князь перевел взгляд на Гунчака.
– Сильно, великий князь, – еще раз поклонившись, ответил половецкий хан. – Не в обиду, но вот эту стену за полдня раскатать смогут.
Юрий заметно помрачнел. Оглянулся на свитских, потом снова поглядел на Ратислава, сказал:
– Надобно вылазку делать, пока они еще стрелять не начали и пока темно. Как думаешь, Ратьша? Вчера ночью ведь получилось?
– Вряд ли что путное из этого выйдет, – покачал головой Ратислав. – Ждут они нас. Вчера, опять же, частокол еще не был готов, а теперь… Прикинь сам. Бить надо большой силой, ибо малую они просто постреляют, и до изгороди ихней добежать не успеем. Полтысячи самое малое надо бросать. Да бить сразу в нескольких местах одновременно, чтоб посечь-пожечь сразу все пороки. – Ратьша откашлялся, помолчал чуток, продолжил: – Они, вишь, в трех местах пороки скучили, чтобы быстрее стену сломать. Это полторы тысячи воинов надо. Во рве такой силе не укрыться, придется лезть наружу. Факелы погасим, но все равно заметят, скорее всего, подготовятся к встрече. А потом лезть через свои же надолбы и татарский частокол. Посечь пороки, опять, время надо. За то время татары большую силу со стана подтянуть успеют. Коль и получится даже пороки разметать, то вряд ли кто из воинов обратно вернется.
Князь долго молчал, вглядываясь в горящий огнями татарский стан. Потом обернулся. Лицо его стало отрешенным, как тогда, в степи.
«Не дай бог, опять впадет князь в такое же страшное оцепенение, – испугался Ратьша. – Не ко времени, совсем не ко времени».
Но, к счастью, глаза Юрия Ингоревича вновь обрели осмысленное выражение. Он печально глянул на Ратислава и сказал глухо:
– Наверное, ты прав, воевода. Прав… Но коль заработают пороки, сломают стену, все будет гораздо хуже. – Помолчал чуть, твердо закончил: – Готовьте вылазку.
Глава 23
К вылазке изготовились далеко за полночь. Бить решили тремя отрядами по полутысяче воинов в каждом. Тут уж о добровольности речь не шла, воеводы выбирали из своих людей тех, кто имел опыт боев и добрый доспех. Наскребли такое количество с трудом, надо сказать. Это из шести-то с лишком тысяч! Тысяцкий Будимир, готовящий вылазку, хотел было покуситься на людей Ратьши, но тот решительно воспротивился: должна же оставаться в городе надежная воинская сила, а не только плохо вооруженные и обученные ополченцы.