Время умирать. Рязань, год 1237
Шрифт:
– На мне. Он всегда на мне.
– Вот и ладно, – прерывисто вздохнула мамка. – Не снимай его теперь ни на миг.
– Ладно, – кивнул Ратьша. – Не буду. Пора мне.
Мелания долгим, запоминающим взглядом посмотрела на Ратислава, погладила его по плечу, кивнула.
– Ступай, княжич.
Ратьша открыл уже было рот, чтобы привычно возразить против такого титулования, но смолчал. Расцеловал мамку в мокрые от слез щеки, развернулся, вскочил на Буяна и двинулся на выезд из крепости. У ворот оглянулся. Мамка стояла на том же месте, глядя ему вслед. Потерявшая свою обычную уверенность, вся какая-то жалкая. Боярин прощально взмахнул рукой
Догнал отряд уже на лесной дороге. Поравнялся с князьями, ехавшими теперь вместе, словно и не пробегала меж Романом и Федором черная кошка. Олег глянул вопрошающе на побратима: все ли ладно? Ратислав успокаивающе кивнул: хорошо все.
Ехали молча. Говорить не хотелось, язык сушило похмелье. Погода испортилась. Солнце закрыли серые мутные облака, поднялся резкий пронизывающий ветер, несущий редкие сухие снежинки. К середине дня снег усилился, и скоро его насыпало столько, что он полностью покрыл замерзшую дорожную грязь. Хотя особо сильные порывы ветра иногда сдували порошу с дороги, вновь являя глазам черные тележные колеи. Под копытами легкий сухой снег тоже разлетался в стороны, так что за отрядом тянулась черная полоса обнажившейся ледяной грязи, впрочем, быстро исчезающая, заметаемая поземкой.
На ночлег остановились засветло: метель все усиливалась. Ночевали в придорожной деревеньке в пять дворов. Селить татар отдельно Ратислав поопасался, в чем его поддержал и князь Роман. Потому на ночлег их определили вместе с тремя десятками гридней. Ужин готовили из своих запасов: для жителей деревеньки накормить почти две сотни здоровых мужиков было бы слишком накладно. Лошадям тоже задали овса из телег. У местных взяли только сена для татарских лошадок, которые к овсу оказались не приучены.
До Черного леса добирались три дня: и день короток, и телеги шли не быстро. Воинский лагерь здесь стал заметно больше по сравнению с тем, который Ратислав покидал, увозя в Рязань татарское посольство. Заночевали здесь же, в лагере.
Поутру вошли в лес, миновали засечную черту. За день пройти его не успели. Пришлось ночевать в небольшом овражке, укрывающем от холодного ветра. Спать улеглись в наскоро сооруженных из лапника шалашах, постелив на землю тот же лапник и укрывшись овчинами. Татары такой ночлег перенесли легко, без какого-то недовольства. Поутру на лошадей сели бодрыми, выспавшимися. Видно, привычны были и не к такому. Да, сильный народ. И холод им не страшен. Половцы гораздо хлипче. Вон Осалук весь трясется, осунулся, круги под глазами, не выспался. Правильно, к этому времени года половецкие стойбища перебираются далеко на юг, к берегам Русского и Сурожского морей. Там и зимуют. А татарам хоть бы что. Нелегко будет воевать с ними.
Миновали лес к полудню пятого дня пути. Остановились в деревне, которую тогда, ранней осенью, отряд Ратьши, высланный в разведку, миновал не задерживаясь. Деревня оказалась пуста, видно, жители успели вовремя уйти. Строения целы, для ночлега вполне годились.
Выставили стражу: здесь уже можно было ждать встречи с татарскими разъездами. Зажгли очаги, приготовили нормальный ужин. Князья, Ратислав и прочий начальный люд отряда собрались в самой большой избе. Пригласили и Онгула с его охраной. Разместились все, пусть и с некоторым трудом. Выставили мех с медовухой, накрыли стол по-походному, но обильно. Снова пили, ели. Снова князь Роман говорил татарскому послу льстивые речи. И, надо сказать, преуспел в том: похоже, стал татарину почти другом. В этот раз татар уложили
Наутро, едва тронулись, впереди на взлобке заметили всадников.
– Не наши, – доложил подскакавший дозорный.
– Надо вперед ехать, – предложил Ратьша. – И посла с собой брать, чтобы не вышло чего. Пусть сразу предупредит своих, что с миром идем. Я с ним поеду.
– Добро, – согласился князь Роман. – Я с вами, Онгул мне почти что братом стал. – Он обнажил зубы в ухмылке. – Дозволишь ли? – Это уже к Федору как к старшему в посольстве.
В голосе Романа прозвучала легкая насмешка. Князь Федор решил ее не замечать. Кивнул.
– Езжайте.
Ратислав и Роман, прихватив с собой Осалука, подъехали к сбившимся в кучу татарам. Осалук сказал что-то Онгулу. Тот радостно улыбнулся и выехал вперед. Обернулся к охране. Гаркнул по-своему. Видимо, приказал оставаться на месте. Потом приглашающе махнул рукой князю Роману и пришпорил коня, направляя его к татарскому разъезду. Ратислав, Роман и Осалук поскакали следом.
Когда до татарского разъезда в десяток всадников осталось саженей триста, Онгул перевел коня на рысь, а потом и на шаг. Ратьша со спутниками держались позади. Разъезд оказался не татарским, половецким. Из тех половцев, что покорились монголам и были забраны в монгольское войско. Они, держа наготове луки с наложенными стрелами, двигались навстречу.
Посол, порывшись у себя за пазухой, вытащил наружу блеснувшую серебром пластинку. Сбросив меховую шапку, стянул цепочку через голову, поднял пластинку вверх и так, держа ее на вытянутой руке, двинулся дальше. Ратьша, Роман и Осалук поотстали. Половцы успокоились. Убрали луки. Один из них, видно старший, пришпорив коня, выехал навстречу Онгулу. Саженях в пятидесяти впереди они сошлись. Половецкий десятник, разглядев пластинку поближе, соскочил с коня, сдернул шлем, надетый на меховую шапку, и согнулся в поклоне. Татарский посланник обернулся и приглашающе махнул рукой. Роман и Осалук пришпорили коней, Ратислав же, привстав в стременах, помахал над головой снятым шлемом, подавая сигнал своим двигаться дальше. Потом, пришпорив Буяна, догнал посла с князем Романом. Роман через Осалука о чем-то спрашивал Онгула. Половец переводил. Увидев догнавшего их Ратьшу, коломенский князь сказал:
– Вот, пытаю татарина, что за штуку такую серебряную он половецкому десятнику показал. Видел, того сразу из седла вынесло. Кланяться начал.
Осалук как раз закончил переводить вопрос князя. Татарин, уже успевший повесить серебряную пластинку на шею, снова вынул ее из-за пазухи, показал и сказал только одно слово:
– Пайцза!
Роман хмыкнул недоуменно.
– И чего? Что за пайцза? Толком он может объяснить?
Осалук снова заговорил с послом. На этот раз Онгул разразился целой речью, то и дело самодовольно улыбаясь и тыкая себя большим пальцем в грудь. Туда, где висела опять спрятанная пайцза. Осалук внимательно выслушал и перевел:
– Такие пластинки монголы дают самым доверенным и заслуженным своим людям для исполнения разных поручений. Любой монгол или их подданный, которому покажут такую вот пайцзу, должен сделать все для ее владельца. В противном случае ему грозит смерть. Пластинки бывают из дерева, кости, меди, бронзы, серебра и золота. Чем важнее человек, тем дороже материал, из которого делают пайцзу. Важнее серебряной, как у Онгула, только золотая.
– Вон чего… – протянул князь Роман. – Хорошая штука эта пайцза. Полезная.