Время умирать. Рязань, год 1237
Шрифт:
– Ну, езжайте. Все, что нужно, сказано.
Потом крепко обнял Федора. Что-то шепнул ему на ухо. Оттолкнул от себя. Отвернулся. Федор вскочил на подведенного к нему коня. Евпраксия, до сих пор не решавшаяся подойти к прощающимся мужчинам, вскрикнула раненой птицей, метнулась к мужу и обхватила его сапог. Прижалась щекой. Платок княжны сполз на шею, обнажая растрепавшиеся черные как смоль волосы.
– Все, все, Евпраксиюшка, – гладил ее по простоволосой голове Федор. – Все. Пора мне. Вернусь скоро. Не плачь.
Он мягко расцепил ее судорожно сжатые пальцы. Склонился с седла,
– Сбереги его, Ратьша. Сбереги…
Голос Евпраксии пресекся от подступивших рыданий. В груди Ратьши возник колючий комок, не дающий говорить. Он сглотнул. Просипел беспомощно:
– Мне ж не велено с ним в татарский стан. Вблизи только ждать…
– Сбереги, – заклинала княжна. – Я знаю, ты можешь. Сбережешь?
Взгляд ее стал требовательным. Ратислав кивнул. А что ему оставалось?
Татарский посол, конечно же, никуда не уехал. Куда бы он делся? Одиннадцать всадников ждали их на холме сразу за Черным оврагом. Ратислав со своими людьми, выехавший с княжеского подворья последним, обогнал телеги с дарами, отряды Федора и Романа и первым добрался до них. Осалук, едущий рядом, по-монгольски поприветствовал степняков. Их старший буркнул что-то одному из своих и высокомерно отвернулся. Тот, кому было приказано, выехал навстречу, что-то сказал половцу.
– Спрашивают, где им ехать, – перевел Осалук.
– Пусть за нами пристраиваются, – приказал Ратьша. – Будь рядом с ними. Мало ли чего понадобится. Угождать старайся. Может, пригодится Федору этот посол у татар. Слушай, о чем говорят. Чего интересного услышишь, мне обсказывай. Понял ли?
– Понял, боярин, – хитро прищурился Осалук.
– Ступай.
Половец отъехал к татарскому отряду.
– Могута, – обратился боярин к ближнику, остановившемуся рядом, – веди наших впереди. Татары пусть идут следом. Присматривай за ними, мало ли. А я пока с Федором поеду. Да и за телегами присмотреть надо.
– Понял, – кивнул тот. – Сделаю. Не тревожься.
Могута повернул коня и дал ему шпоры. Жеребец поскакал вперед по дороге. Ратьшины вои пристроились следом. Сам боярин отъехал в сторонку, пропуская мимо себя татар, обоз и гридней князя Романа. Федор со своими людьми поотстал. Пришлось подождать. Когда полусотня наследника рязанского стола на рысях поравнялась с Ратиславом, он заметил, что из Полуденных ворот вылетел еще десяток всадников. Подгоняя лошадей, они понеслись к холму, где остановились боярин и подъехавший к нему Федор. Они всмотрелись в скачущих всадников. Федор сказал:
– Олег вроде впереди. Отец что-то забыл? Послал догнать?
Ратислав пожал плечами. Чего гадать? Сейчас все узнаем. Отряд прогрохотал по бревнам моста через речку Черную и начал подниматься
– Отец что-то хочет передать? – сразу спросил Федор.
Сияющее, разгоряченное скачкой лицо Олега приобрело озадаченное выражение. Потом он понимающе хохотнул, ответил:
– Нет, брат, ничего передавать не велено. Просто отпросился с Ратьшей на засечную черту. Чего мне тут? Тиуны да воеводы сами с боярами да воями разберутся. Скука! А я там, у границы побуду. Может, первым с татарами схлестнусь, коль повезет.
– Рад тебе, брате, – улыбнулся князь Федор. – Веселее дорога будет.
– И я рад, – поприветствовал Олега перуновым знаком Ратислав. – Едем, а то наши далеко вперед ушли.
Топот копыт, скрип колес… Отряду приходилось подравнивать скорость под обозные телеги, потому ехали небыстро. Короткий предзимний день подходил к концу. К сумеркам едва успели добраться до Крепи. Мелания, не ждавшая Ратьшу обратно так скоро, тем не менее подсуетилась, и вскоре стол в трапезной был накрыт. Стол богатый: год выпал урожайный, в закромах всего хватало. Гридням накрыли в просторных сенях, ибо все они в трапезную не влезали. Татар же посадили с собой – обижать их не стоило. На скамьях, было видно, татары чувствовали себя неуютно: как и половцы, они привыкли сидеть, поджав ноги, на шкурах в своих юртах. Но ничего, усидели.
Выпили, закусили. Еще выпили. Навалились на еду – с морозца да с дороги животы подвело не на шутку. На обеденный привал, по согласию с татарами, не останавливались: чего зря тратить и так короткое светлое время?
Насыщаясь, Ратьша поглядывал на степняков. Те ели много и жадно. В основном мясо и сыр. На хлеб вообще внимания не обращали. К медовухе, впрочем, прикладывались часто: видно, еще раньше распробовали сей напиток. Захмелели татары быстро. Загомонили о чем-то своем. Сидящий рядом с послом Осалук внимательно прислушивался к их разговору, не забывая подливать медовуху в опустевшие чаши.
Князь Роман за время пути помягчел. Даже перекинулся несколькими фразами с Ратиславом и Олегом. С Федором не говорил, но уже и не отворачивался. За столом, влив в себя несколько чаш медовухи и утолив первый голод, совсем размяк, вступил в разговор молодых князей и Ратислава. Шутил добродушно. Потом заговорил с Федором о том, как им себя вести в татарском стане.
«Слава богам! – подумалось Ратьше. – Хуже нет, когда без согласия делается какое-то дело. Особенно такое важное, как это вот посольство».
Поговорив с Федором, Роман Коломенский попытался разговорить через Осалука татарского посла. Тот вначале воротил нос, но потом, слово за слово, начал поддерживать беседу, а вскоре вообще разразился хвалебной речью: мол, какой он, Онгул (так звали посла), великий воин и как близок он к великому Джихангиру. Суть того, что говорил монгол, через пятое на десятое переводил Осалук. Князь Роман внимательно прислушивался к переводу. До Ратислава, сидевшего далековато от татар, долетали только отдельные слова.