Время умирать. Рязань, год 1237

Баранов Николай Александрович

Князь Юрий разлепил спекшиеся губы и обронил:

– Уйди. Не засти солнце.

– Княже, – присев на корточки, обратился к нему Ратислав, – надо решать, что делать.

Княжья свита прекратила свой спор, прислушиваясь к разговору великого князя и воеводы степной стражи. Юрий Ингоревич опустил голову, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Снова застыл так с поникшей головой. Ратьша, поборов в себе почтительность, с которой относился к князю с детских лет, взял его за плечо и встряхнул.

– Вставай, князь, твои люди, что

еще живы, ждут от тебя приказов. Надо их спасать. И себя. Не все еще кончено. Пробьемся к Черному лесу, встанем на засеках. Обороним Рязань от находников.

Юрий Ингоревич издал утробный стон, поднял голову, глянул Ратьше в глаза. Слава Перуну: пустота ушла из его глаз, и там начал разгораться огонь. Князь Юрий расстегнул застежку шлема, сбросил его с головы, стянул мокрый, парящий на морозе подшлемник, провел руками по слипшимся от пота волосам. Потом зачерпнул ладонью снега, растер лицо, поднялся на ноги, осмотрелся, словно только что проснулся. Глянул на Ратьшу, спросил:

– Сколько конного войска осталось?

– Тысячи полторы, – облегченно выдохнув, доложил Ратислав.

– С пешцами что? Все целы?

– Да. Татары на них пока не наскакивали.

Князь еще раз осмотрелся. Уже более внимательно, оценивая, как расставлены воины. Одобрительно кивнул.

– Хорошо войско поставили. Теперь враз не возьмут. Долго держаться можно.

– Припасов нет, – возразил Ратьша. – Стрел мало. Шатров тоже нет, а холодает. Стоять нельзя.

Юрий Ингоревич опять кивнул, соглашаясь. Спросил:

– Что с тысяцким надумали? Чаю, совещались уже?

– Говорили, – отозвался Ратислав. – Будимир предлагает конным уходить. Пробиваться к лесу. Пешцы здесь останутся.

– Бросать братию свою на погибель?! – возмущенно возвысил голос князь. – Не будет того. Вместе будем прорываться! – Он решительно рубанул воздух рукой.

– Тогда надо темноты ждать, – посмотрев на скрывшееся уже наполовину за окоемом солнце, сказал Ратьша.

– Так и сделаем, – кивнул Юрий Ингоревич. – А пока пускай вои потрошат седельные сумы, перекусят из запасов. У пешцов съестное есть, сам приказывал вьючных лошадей со снедью взять. Пусть тоже как-нибудь, чередуясь, поедят, пока татары не тревожат. Как там они, кстати?

– Когда с Олегом с холма спускались, уже почти обтекли нас, – ответил Ратислав. – Но держались на изрядном расстоянии. С версту где-то.

– Бог даст, до темноты тревожить не будут, – тоже глянув на солнце, сказал Юрий. – Небось тоже не железные. А с темнотой пойдем на прорыв.

Великий князь помял шею, покрутил головой, спросил:

– Будимир на холме?

– Там, – кивнул Ратьша.

– Пойду поговорю. Да на татар гляну. И…

Юрий Ингоревич подошел вплотную к Ратиславу. Положил ему руку на оплечье, то, что уцелело. Проговорил так, чтобы слышал только он:

– Спасибо тебе, Ратьша. Прав ты был. Прав…

Глаза князя вновь затуманились дымкой былой отрешенности. Ратислав положил ладонь на

кисть Юрия, встряхнул, приводя в себя. Тот моргнул. Взгляд его прояснился.

– Ладно. Ступай. Проследи, чтобы воины поели. Ну и за татарами следите.

– Сделаю, княже.

Юрий Ингоревич двинулся вверх по склону холма. Его свита последовала за ним. Ратьша нашел глазами Могуту. Махнул рукой, подзывая. Ближник, слегка прихрамывая, приблизился.

– Что с ногой? – спросил Ратислав.

– Колено зашиб, – отмахнулся тот. – Ерунда.

– Собери сотников, пусть кормят людей. И отправь дозорных к татарам поближе. Стемнеет скоро, подкрадутся в темноте, ударят нежданно. Можем и не сдержать.

– Сделаю. – Могута дохромал до своего жеребца, забрался в седло, дал шпоры, поехал между отдыхающими конными, высматривая уцелевших сотников и десятников.

– Есть хочешь? – повернулся Ратислав к стоящему позади Олегу.

Тот помолчал чуть, словно прислушиваясь к себе. Потом вроде удивленно кивнул.

– Знаешь, не отказался бы.

– Молодец, – усмехнулся Ратьша. – Значит, отошел. Сразу после битвы никто не хочет. У меня так уже давно под ложечкой сосет. – Поманил Первушу. – Спроворь нам что-нибудь из седельных запасов. И про себя не позабудь. Тож оголодал, небось?

Первуша, виновато улыбнувшись, кивнул. Устроились в сторонке. Меченоша достал из своих седельных сумок лепешки, сыр и копченое мясо. Снедь не застыла: тепло от конского бока не давало морозу пробраться внутрь сумы. Пожевали всухомятку, так как фляги с водой не брали, все одно вода в них замерзнет. Пососали снегу, выбрав, где почище.

Пока ели, наступила почти полная темнота. Светлела только полоска неба на закате. Высыпали звезды. Крупные, яркие, таинственно мерцающие в морозном воздухе. А морозец крепчал, прихватывая пальцы ног в сапогах, пощипывал нос и щеки. Хорошо, ветра почти не было, не так зябко.

Татары не тревожили. Их вообще не видно стало в наступившей темноте. Только ржание лошадей и топот копыт показывали, что враги никуда не делись. Скоро вдали меж холмами вспыхнули огоньки костров. Похоже, ночью татары нападать не собираются. Да и то, завтра наутро, уставшие, замерзшие, толком не евшие и не выспавшиеся рязанцы ослабнут, и взять их станет проще.

Где-то через час, когда наступила полная темнота (луна пока не взошла), великий князь приказал выступать. Пешцы двинулись двумя колоннами по пять рядов, так, чтобы меж колоннами могли укрыться раненые, которые неизбежно появятся. Там же шли стрелки. Впереди и позади колонн шла поделенная пополам конница. Пешцы, идущие справа, взяли щиты в правые руки, дабы закрываться от стрел. Если татары решатся на копейный удар, пешие рязанцы остановятся, повернутся к врагу лицом и примут его на копья. Таким способом русичи отходили восвояси с незапамятных времен, если поход в степь оказывался неудачным и разозленные степняки пытались преследовать недобитых лесовиков.