Все и немного больше
Шрифт:
— Мы все оплакивали тебя и страдали! — сказала она дрожащим голосом. — Где ты пропадал все это время? Почему не приезжал домой?
В глазах его сверкнули искры; затем он сел на кушетку, вытянув правую ногу, прижал ладонь ко лбу и прикрыл. Сердце перевернулось в груди Мэрилин.
Она быстро пересекла комнату и опустилась на колени перед Линком.
— Линк, я не хотела обидеть тебя… Но я не могу сдержаться, когда дело касается Билли… Он мне так дорог… Ты и он — самое дорогое, что у меня есть.
— До сих пор? — спросил он, не глядя на нее.
— Да, до сих пор… Когда я узнала, что ты пропал без вести, я думала, что умру… Ты можешь представить,
Он резко поднял голову.
— Билли? — вдруг живо спросил он.
— Нет, — вздохнула она.
Он также вздохнул.
— Было не ко времени?
— Я страстно хотела сохранить ребенка… поверь. Но мы были бедны… Словом, мама считала это наилучшим выходом, а я была слабой, отчаянно слабой…
— Мэрилин, ты не слабая, ты деликатная… Не надо плакать.
Она промокнула салфеткой глаза, оставив на ней пятна румян.
— Я был в Детройте, — сказал он.
— В Детройте? Но что произошло? Когда твой самолет стал падать, по сообщениям, ни один парашют не раскрылся.
— Просто они не видели, как мой парашют раскрылся, вот и все. После боя те из нас, кто уцелел, собрались возвращаться вместе. У всех у нас почти кончилось горючее, а идти нужно было против сильного встречного ветра… Японцы появились из ниоткуда… В качестве первого предупреждения они выпустили очередь трассирующих пуль. Мой самолет загорелся, в том числе и кабина. Должно быть, люк заело, потому что Баззи и Доуделл так и не выпрыгнули. — Линк говорил ровным голосом, но его щеки из абрикосовых стали бледными. — Я решил, если японцы увидят, что мой парашют раскрылся, они расстреляют меня с бреющего полета… Поэтому я не стал сразу дергать за кольцо. Я не знаю, сколько времени я падал, но затем испугался, что опоздал. Потянул за вытяжной трос, парашют раскрылся, дернул меня за плечи, и мне показалось, что сам Бог раскачивает меня на гигантском маятнике… Я сильно ударился о воду и сломал ногу.
— Кто тебя подобрал?
— Один из их миноносцев, через двое суток… Их медик отремонтировал мне ногу. У меня была гангрена, но он сумел спасти и ногу, и меня. Он был не выше тебя, Мэрилин, но с мощными плечами и страшно кривыми ногами… Они положили меня в трюме. Медик иногда опускался вниз и осматривал ногу. Он не был офицером и, стало быть, не был доктором. Может, он был студентом медицинского колледжа… Я так и не узнал, потому что не говорил по-японски, а он — по-английски. Но он сделал все, что мог. Я часто думал о нем, надеюсь, что он остался в живых. Видит Бог, что он спас мне ногу, а значит, и жизнь. Сейчас все позади, и мне хочется написать ему, может, он в чем-то нуждается…
Мэрилин сжала руку Линка.
— Продолжай.
— Через несколько дней после того как подобрали меня, они выудили еще одного американского парня, который болтался в море в спасательном жилете. Две трети его тела было обожжено, он страшно кашлял. Мне не удалось узнать, что стало с его судном. Был он помощником орудийного наводчика, звали его Дин Харц. Коротышка-медик сделал ему искусственное дыхание, обработал ожоги. Но через несколько часов Харц умер. У него был газолин в легких… Множество ребят с флота умирают из-за этого… Я взял его солдатский номерок, надеясь вернуть его семье… Японский медик наблюдал за мной. Он взял мой номерок. А на следующий день принес выстиранную форму Харца и заставил меня переодеться.
— А… зачем он сделал это?
— Он знал, что меня отправят на Филиппины.
— В лагерь?
— Это можно называть и так. Японцы не подписывали
— Ой, Линк…
— Словом, медик знал об этом коменданте и понизил меня в звании до рядового. Я стал Дином Харцем. Поэтому меня иногда пороли, держали впроголодь, а так, в общем, — ничего особенного.
— Любимый, — прошептала она.
— Седьмой круг ада в изображении «Техниколер пикчерз». Рубили головы, пытали, держали на каторжной работе… Мне хотелось раз и навсегда выйти из игры… Мэрилин, только ты поддерживала меня… Ты помнишь «Остров»? Я вспоминал, в чем ты была одета, что ты говорила… Думал о том, что твои глаза кажутся более зелеными, когда ты улыбаешься. Вспоминал, какая у тебя нежная кожа… Не было сексуальных мыслей. Малюсенькая чашка риса с червями, иногда рыбья голова — такой дневной рацион не способствует появлению либидо… Ты была моим убежищем, моим щитом, который защищал меня от скотства и грязи. Вопреки тому, что пишется в популярных книгах, лагеря отнюдь не воспитывают в людях лучшие человеческие качества.
— Линк, — тихо сказала она. — Но ты не способен быть плохим.
Он выдавил грустную улыбку.
— Я знаю тебя, — добавила Мэрилин.
— Ладно, пусть будет так. Я по крайней мере ни у кого не украл пайку. Это было самым отвратительным и в то же время самым соблазнительным преступлением… К концу пребывания я подхватил брюшной тиф. Меня вышвырнули из лагеря… Я очнулся на чистой койке на «Брэди» — госпитальном судне. Конечно же, я оставался Дином Харцем. У старого доброго Дина не было семьи, если не считать кузена Гарри, который не ответил на его письмо. На судне были журналы. Дин стал читать их и наткнулся на сообщение о лейтенанте Ферно… Жизнь полна неожиданностей.
— Линк, нам сказали, что ты погиб.
— Ты прости меня, что я было полез в бутылку… Я вижу, что тебя все это расстраивает гораздо больше, чем я ожидал… Я не собирался обвинять. — Он посмотрел в окно. — А мать… Она умерла от рака?
— Значит, ты знал, что у нее рак?
Закрыв глаза, он покачал головой.
— Нет, но я должен был догадаться. Она перенесла операцию и во время моей последней побывки выглядела очень напуганной. Но у меня были свои страхи, и мы так и не поговорили с ней.
— Линк, она была славная, изумительная женщина. Когда я впервые увидела ее, она только что потеряла тебя и знала, что тоже обречена. И тем не менее была очень любезна со мной. — Мэрилин порылась в памяти, пытаясь отыскать какие-нибудь утешительные семейные новости. — Ты знаешь, что Би-Джей вышла замуж?
— Малышка Би-Джей? Замуж?
— Его зовут Маури Моррисон… Очень приятный молодой человек. Он учится в юридической военной школе.
Муж Би-Джей был еврей. Раньше она лишь вскользь упоминала — если говорила вообще — о вероисповедании матери, а вот брачными узами связал ее раввин, и с того времени она не скрывала еврейского происхождения матери, причем говорила об этом спокойно, не впадая ни в хвастовство, ни в самоуничижение. Молодые Моррисоны входили в еврейский клан Голливуда, и Би-Джей то и дело пересыпала свою речь еврейскими словечками, которые ее отец, некогда католик, употреблял уже десятки лет. Мэрилин, всегда считавшая Би-Джей своей лучшей подругой, еще больше сблизилась с этой пышнотелой, доброжелательной, громогласной молодой еврейской домохозяйкой.