Всё на свете

Юн Никола

ИЗМЕНЕНИЯ В РАСПИСАНИИ

БОЛЬШЕЕ

Мама безмолвно наклоняется, чтобы собрать карточки с рисунками после нашей игры в Почетную Угадайку, и складывает их в аккуратную стопку. Она хранит самые лучшие рисунки (здесь имеются в виду, как и очень хорошие, так и очень плохие) с каждой нашей игры.

Иногда мы с ностальгией просматриваем нашу коллекцию - именно так другие семьи просматривают старые фотографии. Ее пальцы задерживаются над практически неудачным рисунком какого-то создания с рогами, парящего над кругом с отверстиями.

Она поднимает рисунок, чтобы я его увидела.

– Как ты придумала для этого стишок?
– Она с трудом фыркает, пытаясь сделать первый шаг.

– Я не знаю, - говорю я и смеюсь, желая помочь ей.
– Ты ужасно рисуешь.

Предполагалось, что создание это корова, а круг - луна. По правде говоря, я догадалась наобум, учитывая то, насколько ужасным был ее рисунок.

Она на мгновение перестает складывать стопку и присаживается на корточки.

– Я правда очень хорошо провела с тобой время на этой неделе, - говорит она.

Я киваю, но ничего не говорю в ответ. Ее улыбка испаряется. Теперь, когда мы с Олли не можем встречаться или разговаривать, мы с мамой проводим больше времени вместе. Это единственное, что вышло хорошо из этой неразберихи.

Тянусь и беру ее за руку, сжимая.

– Я тоже.

Она снова улыбается, но теперь ее улыбка не такая полноценная.

– Я наняла медсестру.

Я киваю. Она предложила мне собеседовать потенциальную замену Карлы, но я отказалась. Неважно, кого она наймет. Никто не сможет заменить Карлу.

– Завтра я должна вернуться на работу.

– Я знаю.

– Мне не хотелось бы оставлять тебя.

– Я буду в порядке.

Она поправляет и так идеальную стопку рисунков.

– Ты понимаешь, почему мне приходится это делать?
– Она не только уволила Карлу, но еще и лишила меня интернета и отменила личный урок архитектуры с мистером Ватерманом.

Большую часть недели мы избегали разговоров. О моей лжи. О Карле. Она взяла недельный отпуск на работе и ухаживала за мной в отсутствие Карлы. Она снимала мои жизненные показатели не каждые два часа, а каждый час, и расслаблялась каждый раз, как показатели были в норме.

К четвертому дню опасность миновала. Нам повезло, как сказала она.

– О чем думаешь?
– спрашивает она.

– Я скучаю по Карле.

– Я тоже, но я была бы плохой мамой, если бы позволила ей остаться. Ты понимаешь? Она подвергла твою жизнь опасности.

– Она была моим другом, - говорю я тихо.

Злость, которой я ждала от нее всю неделю, наконец дает вспышку.

– Но она была не только твоим другом. Она была твоей медсестрой. Она должна была беречь тебя. Она не должна была подвергать твою жизнь опасности или знакомить тебя с парнем, который разобьет твое сердце. Друзья не дают ложной надежды.

Должно быть, я выгляжу такой же пораженной, какой

чувствую себя, потому что она внезапно замолкает и вытирает ладони о бедра.

– Ох, детка. Мне так жаль.

И вот тут до меня внезапно доходит. Карла правда ушла. Ее не будет здесь завтра, когда мама уйдет на работу. Вместо нее будет кто-то новый. Карла ушла, и это моя вина. И Олли тоже ушел. У меня даже не было шанса на поцелуй номер два. Я ахаю от этой приносящей боль мысли, от конца чего-то, что едва началось.

Уверена, мама, наконец, позволит мне выйти в интернет, и мы сможем снова переписываться, но этого будет недостаточно. Если быть честной, то я признаюсь, что этого никогда не было достаточно.

Я никогда не дойду до конца во всем, чего хотела с ним.

Она прижимает руку к своему сердцу. Я знаю, мы чувствуем одну и ту же боль.

– Расскажи мне о нем, - говорит она.

Я так давно хотела рассказать ей о нем, но сейчас не знаю, с чего начать. Мое сердце заполнено им. Поэтому я начинаю с самого начала. Рассказываю ей о том, как увидела его впервые, о том, как он двигается - легко, плавно и уверенно. Рассказываю о его глазах цвета океана и о мозолистых пальцах. Рассказываю, что он менее циничен, чем думает о себе. О его ужасном папе, о его сомнительном выборе одежды.

Я рассказываю ей, что он думает, будто я веселая, умная и красивая в указанном порядке, и этот порядок имеет значение. Рассказываю все, что хотела ей рассказать неделями. Она слушает, держит меня за руку и плачет вместе со мной.

– Кажется, он потрясающий. Я вижу, почему ты так думаешь.

– Он такой.

– Мне жаль, что ты болеешь.

– Это не твоя вина.

– Я знаю, но мне бы хотелось дать тебе больше.

– Можешь вернуть мне интернет?
– Я должна попытаться.

Она качает головой.

– Попроси меня что-нибудь другое, милая.

– Пожалуйста, мама.

– Так лучше всего. Мне не хочется, чтобы тебе разбили сердце.

– Любовь не может меня убить, - говорю я, повторяя слова Карлы.

– Это не правда, - говорит она.
– Кто тебе такое сказал?

ЗЛАЯ МЕДСЕСТРА

Моя новая медсестра - неулыбающийся деспот со степенью в медсестринском деле. Ее зовут Джанет Притчет.

– Ты можешь называть меня медсестра Джанет, - говорит он. Ее голос неестественно высок, как сигнализация.

Она подчеркивает слово "медсестра", и я понимаю, что называть ее просто Джанет не получится. Ее рукопожатие очень крепкое, будто она больше привыкла крушить вещи, чем заботиться о них.

Возможно, мое мнение о ней предвзято.

Все, что я вижу, когда смотрю на нее, так это что она так не похожа на Карлу. Она худая там, где Карла была полной. Ее речь не испещрена испанскими словечками. У нее совсем нет акцента. По сравнению с Карлой она наименьшее.

К вечеру я решаю поменять свое отношение, но именно тогда на моем ноутбуке появляется первая приклеенная записка.