Всё не так, как кажется
Шрифт:
Может, попробовать снова позвонить? А если опять не ответит?
Алексей
Другой реакции от Николь я не жду. Не сомневаюсь в её чувствах ко мне. Но сексуальное насилие для женщины – это самый страшный кошмар. На войне мне неоднократно приходилось оказывать медицинскую помощи женщинам, изнасилованным бандитами, и видел их состояние. Сейчас я раз за разом вспоминал о своей ошибке и преступлении, которое совершил. Чувство вины изводило меня, вытравить его из души было невозможно. Узнать о том, что жертвой
Боль от потери любимой, многократно помноженная на чувство вины, – страшный коктейль, испытать который не пожелаю даже врагу. Солью на рану сыплются мысли о Мише. Нет гарантии, что он – мой сын. Но я с первого мгновения нашего знакомства чувствовал к нему непреодолимую тягу. Мы с ним будто две части единого целого, которых магнитит друг к другу. Невозможность нашего общения, запрет на проведение анализа для подтверждения моего отцовства становятся для меня болезненным ударом.
Первого сентября иду на линейку в школу, надеясь хоть краем глаза посмотреть на моего мальчика. Он так мечтал, что я отведу его туда. Не сложилось…
Высматриваю Мишу – и не замечаю. Его учительницу и всех её подопечных вижу, но его нет. Это может значить только одно – Николь забрала ребёнка и уехала. Звоню ей, но телефон не отвечает – вероятно, отправила меня в чёрный список. Не ропщу – заслужил…
Дома их тоже нет – хозяйка сообщает, что накануне утром съехали. Полина подтверждает, что у Ники всё хорошо.
Окончательно осознаю, что потерял их – любимую женщину и нашего сына…
Есть только один способ заглушить эту боль – война. Там, на передовой, орудуют снайперы, почти каждый день от обстрелов страдают как солдаты, так и местные жители. Там каждую минуту жизнь висит на волоске.
Организация медицинской помощи в войсках за время моей службы претерпела изменения, стала более скоординированной. Меня назначают командиром медицинского взвода, местом дислокации которого становится небольшая поселковая амбулатория. В мои обязанности больше не входит выносить раненых бойцов с поля боя, я отвечаю за оказание первой помощи в импровизированной операционной и подготовку к транспортировке раненых в тыловой госпиталь. Интенсивных боёв на нашем направлении нет, поэтому воздух не так концентрированно пахнет смертью и не так часто мне приходится закрывать глаза своим пациентам.
Накануне нового года ситуация обостряется. Обстреливают нас по несколько раз в день, нередко попадая в объекты гражданской инфраструктуры. Работы прибавляется, каждый день раненые или даже убитые. А потом начинается ад… Противник, похоже, поставил перед собой цель смести наш посёлок с лица земли. Снаряды утюжат жилые дома, полностью разрушен магазин. Количество раненых исчисляется десятками, для них не хватает места. Транспорт, на котором их должны доставить в тыл, не может проехать сюда из-за плотного огня. Лишь к вечеру в темноте нам удаётся погрузить
Бомба влетает в здание амбулатории на рассвете, когда мы делаем перевязки. Страшный грохот, крики и… тишина…
В себя прихожу в тыловом госпитале. Говорят, я родился в рубашке и отделался лишь сотрясением мозга и незначительными ушибами. Но не всем повезло так, как мне. К смерти боевых друзей привыкнуть невозможно. Каждый раз вместе с ними хоронишь часть себя… Будь проклята эта война!
На общем фоне утрат потеря под завалами телефона кажется ерундой. Но в нём – фотографии моего мальчика, который остался далеко, в мирной жизни, и Ники. Судьба окончательно отобрала их у меня?
Возвращаюсь в строй, но спустя два месяца приходит приказ о моём награждении и присвоении очередного звания, а вслед за ним – информация, что мой рапорт с просьбой о переводе в столичный госпиталь удовлетворён. Даже смешно становится… Сколько воды с тех пор утекло!
Еду в столицу на торжественное вручение наград. Церемония происходит очень пафосно и наигранно. Телевидение, красивые слова высшего руководства армии, формальные рукопожатия…Что все эти люди знают о том, что на самом деле происходит на войне?
В столице чувствую себя чужим. Заселяюсь в общежитие для офицерского состава и иду в город, чтобы освоиться, купить продукты и разные мелочи первой необходимости.
Весна в этом году совсем не торопится отвоёвывать у зимы свои права. Сыро и холодно. Где-то впереди мелькают разноцветными пятнами качели и горки на детской площадке, слышны звонкие голоса.
– Дядя Лёша!
Поначалу мне кажется, что я лишь выдаю желаемое за действительное. Но через несколько мгновений на меня налетает маленький тайфун в ярко-синей куртке. Приседаю на корточки, сажаю Мишу на колени, прижимаю крепко-крепко. Малыш обвивает мою шею и шепчет:
– Я так скучал по тебе! Мама сказала, что ты уехал и не вернёшься!
– Я был на войне.
– Мы видели, как тебе медаль вручали! И мама потом на телефоне рассматривала снова и снова – я подглядел. И плакала. Она часто плачет, когда думает, что я не вижу.
– Расскажи, как вы поживаете. Как в школе? Тебя никто не обижает? Не дразнят мальчишки?
Миша молчит, раздумывая, стоит ли ябедничать, а потом выдаёт мне на ухо шёпотом:
– Меня Гриша дразнит безотцовщиной и говорит, что мама меня нагуляла. А что это значит – безотцовщина?
– Это значит, что Гриша подслушал какие-то глупости у взрослых и бездумно повторяет их. Не обращай внимание.
– Но у меня и правда нет папы… Я так надеялся, что ты будешь моим папой!
Это простое детское откровение выбивает из лёгких весь воздух. Открываю рот, как рыба, порываясь что-то сказать, но ничего не выходит. С трудом шепчу ему:
– Я и есть твой папа.
Возможно, делаю это зря. Подозреваю, что Николь будет в ярости из-за такой самодеятельности, но не могу сказать ничего другого. Потому что я говорю правду. И мне не нужен никакой анализ, чтобы убедиться в нашем генетическом родстве.