Все случилось летом

Вилкс Эвалд

— Да что вы! Ничего похожего!

Это было сказано совсем другим тоном, и если бы только Рийкурис неотлучно не шел с нею, он, пожалуй, усомнился бы, та ли это женщина. Так говорят обычно люди, чем-то очень озабоченные, им хотелось бы поделиться своим горем, но они стесняются, боясь показаться назойливыми или опасаясь, что их превратно поймут.

— Ну, ну, неужто все настолько беспросветно? — спросил он с интересом, побуждая ее продолжать рассказ. — Какие-нибудь затруднения материального характера?

— Нет… Денег у меня хватает,

могу даже другим помочь. Но разве в деньгах счастье?

— М-да… Не скажите! Тогда, может, семейные неприятности?

Она почему-то так разволновалась, что на мгновение закрыла руками лицо.

— Нет, — прошептала незнакомка. — Я не замужем, живу одна, совсем одна. Снимаю комнату. Вернее, клетушку. Рядом с кухней…

— Не фонтан, как говорится, но жить можно… Нет, знаете, все-таки я не смогу разгадать ваши горести.

— Они слишком омерзительны, чтобы вы, человек возвышенной души, отгадали их. Нет, нет, не пугайтесь, проказой я не болею!

В порыве доверчивости она схватила Рийкуриса за руку, глаза ее увлажнились, в них как будто бы даже сверкнули слезы.

— Ведь вы поможете мне, да? Обещайте, что поможете! Впрочем, что я говорю! Сейчас ночь и темень, а завтра, при свете дня, мне, наверное, и самой будет стыдно… Простите, дорогой друг, у вас и своих забот хватает.

— Нет, нет! Пусть вас не тревожат мои заботы. Для вас я сделаю все, что в моих силах.

Он был растроган и говорил от души. Незнакомка заметно успокоилась и, собравшись с духом, начала рассказывать:

— Я уже не первый год работаю в одном учреждении, там же приобрела специальность, которая мне нравится и которой собираюсь себя посвятить. Вы-то знаете, как это важно: в жизни нелегко найти дорогу, а уж если нашел, сжился с нею, тут только что-нибудь из ряда вон выходящее, что-нибудь совсем ужасное может сбить тебя с этого пути. Именно такое случилось со мной. Да, это ужасно! Я хожу по острию ножа… Но я так бестолково рассказываю, вы ничего не поймете! Одним словом, к нам в учреждение пришел недавно новый начальник, и он… он… Ну, как вам объяснить? Мне стыдно…

— Говорите прямо, не стесняйтесь.

— Он пристает ко мне… с гнусными предложениями… он хочет, чтобы я… Вы мужчина, поймете… какой ужас! Ради него не стану же я потаскухой. Он пригрозил, что отыщет предлог выгнать меня с работы: или — или… До чего мерзкий тип! Вот почему я несчастна, просто не знаю, что делать.

Некоторое время Рийкурис стоял будто ослепленный, потом в страшном возбуждении отбежал шагов на десять, вернулся обратно, опять отбежал — так продолжалось довольно долго, и при этом он ни на миг не переставал размахивать руками и поносить последними словами этот безнравственный мир.

— Какая мерзость! Какая низость! В какое время мы живем? Неужели вторая половина двадцатого века? Я отказываюсь что-либо понимать… Болото! Маразм!

— Я с вами согласна, — с грустью заметила незнакомка, когда Рийкурис на время затих. — Вы абсолютно правы,

только мне от этого не легче. А ведь речь идет о моей судьбе.

— Вот что! Вы должны написать заявление на имя прокурора! Да, прокурору! И пускай того молодчика упрячут за решетку, пускай сгноят по тюрьмам — он этого заслужил.

— Вы думаете? Обратиться к прокурору? — В ее голосе прозвучала надежда, впрочем, ненадолго. Удрученно она продолжала: — Но ведь он будет все отрицать. Все повернет иначе, скажет, я его оклеветала. Подлость людская беспредельна! К тому же у меня нет никаких доказательств: ни магнитофонной записи, ни чего другого. Даже свидетеля нет. Вы же понимаете, о таких вещах он не говорит в присутствии других.

— М-да… Вы правы, эти прохвосты всегда сумеют вывернуться. Но вот я о чем подумал… Ведь в вашем учреждении есть партийная организация, не так ли? Куда же они смотрят, неужто не могут призвать к порядку этого растленного самца? Простите, я, кажется, становлюсь грубым, но иначе не могу. Во мне все кипит. Так вот, вы должны обратиться в партийную организацию.

Она внимательно выслушала, но, казалось, не пришла в восторг от нового совета, во всяком случае, ничего не ответила.

— Ну, разоблачите мерзавца на профсоюзном собрании. У вас собираются профсоюзные собрания? Как же без них! Говорите прямо, безо всяких околичностей, как сейчас со мной, ничего не скрывая. Коллектив, знаете ли, огромная сила… да, ну и все такое…

— Благодарю вас за советы, — едва слышно молвила незнакомка. — Прокуратура… партийная организация… профсоюзы… Как я раньше не додумалась! А вы смелый человек! Нет, нет, не скромничайте, не отворачивайтесь, — воскликнула она. — Я это искренне, от души…

Но вдруг опять вся как будто сжалась, поникла. С мольбою глядя на Рийкуриса, заламывая руки и чуть не плача, она заговорила:

— Все это сложно: собрания, обсуждения, разбирательства… На карту поставлена моя честь, а я всего-навсего слабая женщина. Да я сквозь землю от стыда провалюсь, если мне придется все это рассказывать посторонним. Представьте себя на моем месте! Вы разбираетесь в людях, — в этом я не сомневаюсь, — и ведь отыщется и такой, кто будет, усмехаясь, говорить, что дыма, мол, без огня не бывает и что одно полено в печи не горит или что-нибудь в этом роде. И будут шептаться по углам… Да как я после этого в глаза стану смотреть сослуживцам? Нет, нет, ни за что!

Тут она замолчала, озаренная неожиданной мыслью, потом, молитвенно сложив руки, с жаром продолжала:

— Что тут голову ломать! Моя судьба в ваших руках! В ваших! Пойдите к моему начальнику — так будет вернее, — поговорите с ним с глазу на глаз, как мужчина с мужчиной, скажите, что это свинство, это низость и вообще… Не мне вас учить. Скажите ему все, что вы так хорошо сейчас говорили, и я уверена, он испугается, одумается, оставит меня в покое. Так просто, правда? А я на всю жизнь останусь вам благодарна.