Всеблагое электричество
Шрифт:
— Замечательно! — с облегчением улыбнулся я, подозревая, впрочем, что столь благоприятный исход дела объяснялся не только талантами моего нового адвоката, но и расположением главного инспектора.
Впрочем, не важно.
Я проводил поверенного к выходу, оценил забитый моими вещами чулан и заглянул на кухню, где принявшая Рамона и его племянника за простых грузчиков миссис Харди потчевала их яблочным пирогом.
— Даже лучше, чем у тетушки Марты! — восхитился десертом Тито.
Рамон, заметив меня, быстро допил предложенный экономкой чай, поблагодарил ее и вышел в коридор.
— У тебя
— Среднего роста, худощавый, светловолосый. В темном плаще и коричневой шляпе, — вкратце описал я внешность лейтенанта Грейса. — Он возвращался к тебе сегодня, так? Узнавал, где я сейчас?
Скуластое лицо Рамона Миро помрачнело.
— Лео, поверь, я ничего не мог поделать!
Мы вышли в прихожую, я толкнул бывшего напарника в плечо и усмехнулся.
— Расслабься. Этот кого хочешь достанет. Удавил бы гада…
— Все так плохо?
Я покачал головой.
— Нет, Рамон. Плохо было в «Готлиб Бакхарт». Но ты мне очень помог, и я это ценю. Держи.
Крепыш принял чек, взглянул на сумму и присвистнул.
— Вот так просто? — поразился он. — Пятьдесят тысяч?
— Предъяви чек завтра в конце дня, — предупредил я и посоветовал: — Только не депонируй. Сразу сними наличные и раскидай по разным местам. Деньги чистые, просто у меня неспокойно на сердце. Знаешь, как это бывает…
— Знаю, — кивнул Рамон. — Так и поступлю.
— И будь на связи.
— Звони.
Тут к нам с улыбкой до ушей притопал довольный жизнью Тито, и Рамон с племянником отправились восвояси. Я запер за ними дверь и спросил у экономки:
— Миссис Харди, как обстоят дела с арендной платой?
— Мистер Брандт и мисс Монтегю платят своевременно.
Я достал из кармана пачку банкнот и отсчитал пять сотен.
— Возьмите, это мой взнос на будущее.
— В этом нет никакой необходимости!
— А я уверен, что есть.
Упрямая англичанка сдалась и убрала деньги в карман передника, а потом поинтересовалась:
— А что с вашим фамильным особняком, виконт?
Я не стал ничего придумывать и ответил как есть:
— Продали за долги.
— То есть вы у нас задержитесь?
— Надеюсь на это, — вздохнул я и, тяжело опираясь на перила лестницы, поднялся на второй этаж. Мне хотелось верить, что Лилиана не велит убираться вон или, того хуже, не съедет сама.
В холле решимость объясняться оставила меня, и я не стал разыскивать подругу, а вместо этого плюхнулся в удобное кресло у растопленного камина. Уютно потрескивали поленья, стало тепло и спокойно. И я остался. Просто сидел и смотрел в огонь. А потом в руку мне всунули стакан с молочно-белым напитком.
— Сорбет, — сообщил Альберт Брандт, усаживаясь в соседнее кресло. — Как ты любишь, с лимонным соком, а не водкой.
Я с благодарностью кивнул, сделал небольшой глоток и говорить ничего не стал. Обычно в этом не было никакой нужды, поскольку поэт имел обыкновение говорить за нас обоих, но сейчас и он молча смотрел на огонь.
Это было настолько необычно, что я повернулся и пригляделся к Альберту внимательней. Тот слегка осунулся, а на высоком лбу залегла глубокая морщина, но в остальном внешность его не претерпела никаких изменений. Разве что растрепанная шевелюра
— Не стану спрашивать, где ты пропадал два месяца, — с усмешкой предупредил Альберт, — но вижу, что путешествие вышло не столь приятным, как в прошлый раз.
— Данте Алигьери спускался в ад по собственной воле. Меня туда скинули.
— Очень образно, — похвалил меня поэт. — Отличная аллегория!
— Банальная гипербола.
— Вижу, ты не в духе, друг мой, — понимающе улыбнулся Альберт, дошел до бара и налил себе коньяка. С пузатым бокалом в руке он вернулся обратно, но садиться в кресло не стал и посмотрел сверху вниз. — А у меня все хорошо. Замечательно даже! Сам ставлю в Императорском театре собственную пьесу. Как тебе такое? Подбираю исполнителей, согласовываю бюджет, провожу репетиции. — Поэт отпил коньяка и с брезгливой гримасой произнес: — Превратился из творца в черт знает что! В администратора! Представляешь, Лео? Альберт Брандт — администратор! А еще супруга полмесяца провалялась в горячке. Без твоей Лилианы мы не справились бы.
— Не преувеличивай, — усмехнулся я. — Нанял бы сиделку.
Альберт обдумал это высказывание и кивнул.
— Да, тоже выход.
— И в театре ты как в малиннике, — продолжил я, допив сорбет. — Актриски сами в койку прыгают, так?
Поэт фыркнул от смеха и уселся в кресло.
— Увы, мой циничный друг, не все так радужно. Пришлось объявить временный целибат.
— Да ну?
— О, ты не знаешь этих прожженных хищниц! Они милые и отзывчивые, пока ты популярный поэт, но, как только в твоей власти становится назначить их на роль, они готовы все соки из тебя выпить. Куда там вампирам! Какой-то кошмар!
Я отставил бокал, но не на подлокотник, а на пол сбоку от кресла и спросил:
— Зачем тогда согласился на эту работу?
Альберт пожал плечами.
— Интересный опыт. Новые знакомства. Неплохие деньги. Опять же, с частными выступлениями сейчас не все так замечательно, как раньше.
— Почему же? — удивился я. — Разве ценители изящной словесности еще не вернулись в столицу с курортов?
— Вернулись, конечно! Театральный сезон давно открыт, — подтвердил Альберт Брандт и запустил в шевелюру длинные тонкие пальцы. — Дело в механистах. Эта публика повадилась срывать выступления с участием сиятельных. В Императорский театр им ходу нет, но частная охрана с ними просто не связывается. Поговаривают, в столице завелась боевая ячейка механистов, но пока все нападения на сиятельных полиция списывает на акции анархистов.
Известие это неприятно царапнуло меня своей неправильностью, и я уточнил:
— Это из-за смерти императрицы?
— Да, старушка быстро прижала бы всех к ногтю, — кивнул поэт. — А герцог Логрин — слишком большой политик для решительных действий. Он апологет компромиссов, пытается со всеми договориться. Впрочем, он и регентом стал лишь благодаря компромиссам. И поговаривают, обеспечившая ему большинство голосов в императорском совете коалиция может развалиться в любой момент, если уже не развалилась.