Всеблагое электричество
Шрифт:
— Никак эти шустрые ребята собрались за океан? — предположил я, просмотрев остальные документы. Внутри империи необходимости в фотографиях не было. Пока лишь ходили упорные слухи о том, что такое требование введут в самое ближайшее время.
Фотограф на полу заворочался, тогда я брызнул ему в лицо водой и протянул стакан.
— Не бережете вы себя…
Владелец «Прекрасного мгновения» глянул на меня волком, но отказываться от воды не стал и застучал зубами о краешек стакана. После этого он заполз
— Вы не полицейский!
— В точку! — кивнул я и продемонстрировал обнаруженные в сейфе паспорта. — Долин не должен был присылать к вам этих людей. Это ошибка. Большая ошибка.
Фотограф зажал лицо в ладонях.
— Ничего об этом не знаю!
Я кинул ему газету.
— Будьте добры, прочитайте статью. Не заставляйте меня вновь прибегать к насилию.
Побледневший живчик после недолгой заминки вставил в глаз монокль и принялся читать, потом зло бросил:
— Я все еще не понимаю, чего вы от меня хотите!
— Это очень плохие люди, убийцы полицейских, — укоризненно произнес я, — а вы снабжаете их чистыми паспортами. Нехорошо.
— Да кто вы, черт возьми, такой?! — с ненавистью крикнул фотограф и вдруг бросился на меня; пришлось ткнуть его пальцем в горло. Крик моментально превратился в сдавленный сип.
— Эти люди слишком сильно наследили, — наставительно заметил я. — Их обязательно арестуют. И они сдадут вас с потрохами. А полицейские терпеть не могут тех, кто помогает убийцам их коллег.
Фотохудожник плюхнулся в кресло, зажал шею ладонями и уставился на меня вытаращенными от боли глазами. Я небрежно кинул паспорта на стол и продолжил:
— Единственный ваш шанс — это если кто-то другой отыщет их раньше полиции.
Владелец салона что-то неразборчиво каркнул, и я ободряюще улыбнулся.
— До вас никому нет дела, но эти люди забрали то, что им не принадлежит. Я должен это вернуть. Только и всего. Так когда они придут за паспортами?
Живчик скривился, будто надкусил лимон, но запираться не стал.
— Завтра, — ответил он. — Мы условились встретиться завтра.
— Они позвонят?
— Никаких звонков. Боятся собственной тени.
Я усмехнулся.
— Оно и немудрено.
Фотограф хмуро глянул на меня и спросил:
— Что с Долиным?
— Какое вам до него дело? — ушел я от прямого ответа, постучал краешками паспортов о столешницу и, поскольку не горел желанием становиться мишенью для охранки, напустил тумана: — Но не советую работать с ним впредь. Просто дружеский совет.
Владелец салона приглушенно выругался и потер грудь с левой стороны.
— Легко вам говорить! — скривился он. — Если я не отдам паспорта, меня пришьют!
— Вы отдадите паспорта и будете жить долго и, возможно, даже счастливо, если только не наделаете глупостей.
Я поднялся из-за стола, надел пиджак
— Постойте! — всполошился фотограф. — Но как же так?!
— Во сколько вы открываетесь?
— В десять.
— Буду к открытию, — пообещал я. — Если за паспортами придут раньше, попросите немного подождать. Рассказать о моем визите будет не самым умным поступком с вашей стороны. Поверьте, ничем хорошим это не закончится.
— Что помешает мне просто исчезнуть?
Я обвел рукой помещение.
— И бросить все это великолепие и ваших… моделей из-за людей, которых вы даже не знаете? Глупо. Хотя… если подумать и разобраться… а так ли важно ваше участие? Какая разница, кто отдаст паспорта?
Намек не остался незамеченным; владелец салона переменился в лице и поспешно открыл верхний ящик, но достал оттуда не разряженный револьвер, а всего лишь аптечный пузырек.
— Что с ними будет? — спросил он, положив под язык крупную белую таблетку.
— Их не арестуют, — просто ответил я. — Вас должно волновать только это.
— Годится… — удовлетворился таким ответом фотограф и, невесть с чего воспрянув духом, резко махнул рукой. — Убирайтесь с моих глаз!
Я не стал просить себя дважды и вышел за дверь. Встав на углу, внимательно оглядел перекресток и задумчиво постучал по выгоревшему на солнце рекламному щиту у крыльца салона, затем пропустил паровую повозку с заваленным мусором кузовом и отправился в пивную, где утром приметил кабинку с телефонным аппаратом. В надежде на лучшее позвонил оттуда в дом Альберта Брандта, но — черта с два! — состояние Софи заметно ухудшилось.
Я выругался и едва не рассадил трубку о стену, к счастью, вовремя сдержался и аккуратно повесил ее на рычажки.
Не стоит давать волю чувствам. Не стоит…
4
Надежда, что Альберт просто ударился в панику и сгустил краски, развеялась, как только переступил порог спальни. Там даже запах изменился, стал не просто затхлым, а каким-то неприятным и даже отталкивающим.
Пахло… смертью?
Ну нет, скорее все же болезнью. Тяжелой болезнью, чумой и лихорадкой вместе взятыми. Понятия не имею, откуда взялись такие ассоциации…
— Не знаю, что делать! Просто не представляю! — прошептал Альберт, опасаясь разбудить Софи.
Та больше не металась во сне, дыхание стало размеренным, очень редким и неглубоким. Я склонился над кроватью, поправил простыню, заодно проверил правую руку. Кожа оказалась холодной вплоть до середины плеча.
Я выпрямился и посмотрел на часы. Половина шестого.
— Доктор еще не приходил?
Поэт покачал головой.
— Нет. И даже не звонил, — вздохнул он и предложил: — Может, вызвать кого-нибудь другого?