«Всех убиенных помяни, Россия…»

Савин Иван Иванович

* * *

Мне больно жить. Играют в мяч Два голых мальчика на пляже. Усталый вечер скоро ляжет На пыльные балконы дач. Густым захлебываясь эхом, Поет сирена за окном… Я брежу о плече твоем, О родинке под серым мехом… Скатился в чай закатный блик. Цветет в стакане. Из беседки Мне машут девушки-соседки Мохнатым веером гвоздик: «Поэт закатом недоволен? Иль болен, может быть, поэт?» Не знаю, как сказать в ответ, Что я тобой смертельно болен! 1925–1926

Буря

В парче из туч свинцовый гроб Над морем дрогнувшим пронесся. В

парчу рассыпал звездный сноп Свои румяные колосья. Прибою кланялась сосна, Девичий стан сгибая низко. Шла в пенном кружеве волна, Как пляшущая одалиска Прошелестел издалека, Ударил вихрь по скалам темным — Неудержимая рука Взмахнула веером огромным, И, черную епитрахиль На гору бросив грозовую, Вдруг вспыхнул молнии фитиль, Взрывая россыпь дождевую… Так серые твои глаза Темнели в гневе и мерцали Сияньем терпким, как слеза На лезвии черненой стали. 1925–1926

* * *

Был взгляд ее тоской и скукой Погашен. Я сказал, смеясь: «Поверь, взойдет над этой скукой Былая молодость». Зажглась Улыбка жалкая во взгляде. Сжав руки, я сказал: «Поверь, Найдем мы в дьявольской ограде Заросшую слезами дверь В ту жизнь, где мы так мало жили, В сады чуть памятные, где Садовники незримые растили Для каждого по розовой звезде». Она лицо ладонями закрыла, Склонив его на влажное стекло. Подумала и уронила: «Не верю», — медленно и зло. И от озлобленной печали, От ледяной ее струи, Вдруг покачнулись и увяли И звезды, и сады мои. Гельсингфорс, 1926

* * *

Блажен познавший жизнь такую И не убивший жизнь в себе… Я так устал тебя былую Искать в теперешней тебе. Прощай. Господь поможет сладить Мне с безутешной думой той, Что я был изгнан правды ради И краем отчим, и тобой. На дни распятые не сетуй: И ты ведь бредила — распни! А я пойду искать по свету Лелеющих иные дни, Взыскующих иного хлеба За ласки девичьи свои… Как это все-таки нелепо — Быть Чацким в горе от любви! Август 1927

* * *

…Когда судьба из наших жизней Пасьянс раскладывала зло, Меня в проигранной отчизне Глубоким солнцем замело. Из карт, стасованных сурово Для утомительной игры, Я рядом с девушкой трефовой Упал на крымские ковры. В те ночи северного горя Не знала южная земля, Неповторимый запах моря, Апрельских звезд и миндаля. …Старинное очарованье Поет, как памятный хорал, Когда ты входишь в дымный зал, Роняя медленно сиянье. Так ходят девушки святые На старых фресках. В темный пруд Так звезды падают. Плывут Так ночью лебеди немые. И сердце, бьющееся тише, Пугливей лоз прибрежных, ждет, Что над тобой опять сверкнет Прозрачный венчик в старой нише. 1927

Александрийский стих

Когда мне говорят — Александрия.. М. Кузмин [32] Когда мне говорят — Россия, Я вижу далекие южные степи, Где был я недавно воином белым И где ныне в безвестных могилах Отгорели мигающим светом Наши жертвы вечерние — четверо братьев… Когда говорят мне — Россия, Я вижу глухой, незнакомый мне город. В комнате бедной с погасшей лампой Сидит, наклоняясь над дымной печуркой, И плачет бесслезно так страшно, так быстро Осиротевшая мама… Когда говорят мне — Россия, Я вижу окно деревянного флигеля, Покрытого первым сверкающим снегом, И в нем — Твой замученный, скованный взгляд Твой, Который

я вижу и тогда, Когда не говорят мне — Россия…

32

Первая строка стихотворения Михаила Кузмина из цикла «Александрийские песни».

* * *

Как близок этот день вчерашний: Часовня, ветер, васильки И ход коня вдоль пестрой пашни, Вдоль долгой шахматной доски. Течет густая струйка зерен С лениво едущей арбы. Косится вол на черный корень Сожженной молнией вербы И машет пыльными рогами. Во ржи кричат перепела. Как старый аист, млин [33] над нами Устало поднял два крыла. Вдали залаял пес кудлатый. Клокочут куры на шестах. Квадратным глазом смотрят хаты Из-под соломенных папах. Вся в смуглом солнце, как ржаная, Как жаркая моя земля, Смеется дивчина босая У стонущего журавля… С какою верой необъятной Жилось и думалось тогда, Что это солнце — незакатно, Что эти хаты — навсегда. 1927

33

Первая строка стихотворения Михаила Кузмина из цикла «Александрийские песни».

* * *

Иногда мне бывает тихо. Минуты плывут, как дым. Сладко пахнет гречихой — Или это пахнет былым? Не знаю… Грустя бессильно, Помню еще до сих пор: На углу, у площади пыльной Травою поросший двор. Вечер. Над тетей Маней Жужжит зеленый жук. Внизу, в лиловом тумане, — От лампы желтый круг. А за кругом так непонятна — «Взрослая» жизнь для меня: Ученических платьев пятна, Крики, смех, беготня. Во что вы играли? В горелки? Просто в молодость? В мяч? Чей-то хохот, низкий и мелкий, По травам прыгает вскачь. Тенью широкой и длинной Кто-то бежит у дверей. Кто это — ты или Нина? (Да святится память о ней!) Сонно ем грушу и слышу Говор: «Хочется пить…» «Почему непременно Мишу?» «Слушай, дай прикурить!» А мне все равно. Курите. Падаю в сонное дно… Тетя, что там в корыте Будто пищит? Все равно… Дремлю и думаю: право, Самое лучшее — спать. Такая пустая забава — В эти горелки играть… А теперь я большой и «умный», И нет у меня никого. Только слякоть да ветер шумный Над тем, что давно мертво. Плачу о мертвых, о Наде, Бедненькой, милой сестре… Боже, молю о пощаде… За что Ты их сжег на костре?

Весенняя осень

Пусть мы стали пустыми и жалкими, И в душе у нас осенью пахнет — приди! Для Тебя я весенние знаю пути. Я Тебя забросаю фиалками. Я укутаю в счастье Тебя и сквозь дождь, Сквозь туманы тропами незримыми Пронесу над ветрами, над дымами В тишину никогда не желтеющих рощ, Разорву нетемнеющей просинью Истомившие тучи и в зябкой груди Растоплю незаходное солнце… Приди — Я весенне люблю Тебя осенью…

* * *

Ты одна беспощадно утеряна, Ты одна нестерпимо близка. Долгой пыткой дорога измерена, И в напрасной крови берега. Я забыт. Все бездонней и меднее, Обреченней звенит моя боль. Урони мне безумье последнее, Пустотой захлебнуться позволь. Истомленному пляской мучительной, Дай не помнить тебя. Отпусти! Но бесстрастен твой лик изумительный На поросшем изменой пути. Ни забыть, ни вернуть. Ни с покорными Славословьями пасть на копье, Ни молиться, чтоб трубами черными Было проклято имя твое!