«Всех убиенных помяни, Россия…»

Савин Иван Иванович

Chanson triste [28]

Маме Жизнь ли бродяжья обидела, Вышел ли в злую пору… Если б ты, мама, увидела, Как я озяб на ветру! Знаю, что скоро измочится Ливнем ночным у меня Стылая кровь, но ведь хочется, Все-таки хочется дня. Много не надо. Не вынести. И все равно не вернуть. Только бы в этой пустынности Вспомнить заветренный путь, Только б прийти незамеченным В бледные сумерки, мать, Сердцем, совсем искалеченным, В

пальцах твоих задрожать. Только б глазами тяжелыми Тихо упасть на поля, Где золотистыми пчелами Жизнь прожужжала моя, Где тишина сероокая Мертвый баюкает дом… Если б ты знала, далекая, Как я исхлестан дождем! Петроград, 1922

28

Печальная песня (фр.).

Колыбельная

Брату Николаю Тихо так. Пустынно. Звездно. Степь нахмуренная спит, Вся в снегах. В ночи морозной Где-то филин ворожит. Над твоей святой могилой Я один, как страж, стою… Спи, мой мальчик милый, Баюшки-баю!.. Я пришел из дымной дали, В день твой памятный принес Крест надгробный, что связали Мы тебе из крупных слез. На чужбине распростертый, Ты под ним — в родном краю… Спи, мой братик мертвый, Баюшки-баю… В час, когда над миром будет Снова слышен Божий шаг, Бог про верных не забудет; Бог придет в наш синий мрак, Скажет властно вам: проснитесь! Уведет в семью Свою… Спи ж, мой белый витязь, Баюшки-баю… 1922

Невозвратное

Даже в слове, в самом слове «невозвратное», Полном девичьей, слегка наивной нежности, Есть какое-то необычайно внятное, Тихо плачущее чувство безнадежности. В нем, как странники в раскольничьей обители, Притаились обманувшиеся дни мои, Чью молитву так кощунственно обидели Новых верований дни неудержимые. В ночь бессонную я сам себя баюкаю, Сам себе шепчу тихонько: «невозвратное»… И встает вдруг что-то с сладкой мукою Одному мне дорогое и понятное… 1922

* * *

Все медленнее караваны На запад вышедших годов, Все тяжелей их груз нежданный, Все чаще на гребне песков Я в сердце впрыскиваю пряный, Тягучий кокаин стихов. О, капли звонкие отравы, О, певчие мои слова! Когда вас в выжженные травы Бросает сердца тетива, — Как ласков шум песчаной лавы, Какая в мире синева! Оазис. Блещет над шатрами Звездами затканный шатер. Родник хрустальными губами Ведет о прошлом разговор С уставшими идти годами. Цветет под пальмами костер. Не потому ль с недавних пор Я даже думаю стихами? 1922

* * *

Какая радость — любить бессвязно! Какая радость — любить до слез! Смотри — над жизнью глухой и грязной Качаю стаю бессмертных роз! Смотри — на горестных скрижалях, Через горящий взором стих О заплясавших вдруг печалях, О наших далях золотых. Смотри — взлетев над миром дымным, В поляну синюю мою Вбиваю я с победным гимном Пять новых звезд моих: люблю. 24

июня 1923

* * *

Ты ушла в ненавидимый дом, Не для нас было брачное шествие. Мы во тьму уходили вдвоем — Я и мое сумасшествие. Рассветало бессмертье светло Над моими проклятьями кроткими. Я любил тебя нежно и зло Перезванивал скорбными четками. 26 июня 1923

* * *

Падай! Суровыми жатвами Срезывай всходы стыда. Глума над лучшими клятвами Я не прощу никогда. Пусть над тобой окровавленный Бич измывается. Пусть! — В сердце моем обезглавлены Жалость. И нежность. И грусть. 26 июня 1923

* * *

До поезда одиннадцать минут… А я хочу на ласковый Стакуден, Где лампы свет лазурно-изумруден, Где только Ты и краткий наш уют… Минутной стрелки выпрямленный жгут Повис над сердцем моим грозно. Хочу к Тебе, но стрелка шепчет: поздно — До поезда одиннадцать минут… 1923

* * *

Мы все свершаем жуткий круг, Во тьме начертанный не нами. Лишь тот, кто легок и упруг, Пройдет, не сломленный годами. О, будь же легкой, как крыло, Упругой будь, как сгибы стали, Чтоб ты сгорать могла светло, Когда зажгутся наши дали!..

Кто?

Заблудившись в крови, я никак не пойму, Кто нас бросил в бездонную тьму? И за что мы — вдали от родимой земли, Где мятежные молнии нас оплели, И зачем наших буйных надежд корабли В безнадежность плыли, уплыли? Опустись в глубину проклинающих дум! Как метель, как буран, как самум, Острой пеной взрывая покорное дно, В ней горит не сгорая проклятье одно: …Полюби эту тьму. Все равно, все равно — Ничего вам свершить не дано!.. И, забыв свой порыв, свою горечь, свой гнев, На бездольных кострах отгорев, В злую ночь, где хохочет невидимый враг, Мы несем свой обугленный муками стяг, И… никак не поймем, не поймем мы никак — Кто нас бросил в заплаканный мрак! 1923

* * *

Огневыми цветами осыпали Этот памятник горестный Вы, Не склонившие в пыль головы На Кубани, в Крыму и в Галлиполи. Чашу горьких лишений до дна Вы, живые, Вы, гордые, выпили И не бросили чаши… В Галлиполи Засияла бессмертьем она. Что для вечности временность гибели? Пусть разбит Ваш последний очаг — Крестоносного ордена стяг Реет в сердце, как реял в Галлиполи. Вспыхнет солнечно-черная даль, И вернетесь Вы, где бы Вы ни были, Под знамена… И камни Галлиполи Отнесете в Москву, как скрижаль.

* * *

Придут другие. Они не вспомнят Ни боли нашей, ни потерь, В уюты наши девичьих комнат Толкнут испуганную дверь. Им будут чужды немые строки Наивных выцветших страниц, Обоев пыльных рисунок строгий, Безмолвный ряд забытых лиц. Иному Богу, иной невесте Моленье будет свершено. И им не скажет никто: отвесьте Поклон умолкнувшим давно… Слепое время сотрет скрижали Годов безумных и минут, И в дряхлом кресле, где мы рыдали, Другие — песни запоют… 1923