«Всех убиенных помяни, Россия…»

Савин Иван Иванович

Терцины

Свистят ли змеи скудных толп: Увит ли бешенством ненастным Мечты александрийский столп, — Покорный заповедям властным, Безумных грез безумный паж, Я путешествую в прекрасном. Озера солнц и лунный пляж И твердь земли связал мой посох Коврами небывалых пряж. Я свет зажег в подземных росах, Я целовал девичий лик С цветным цветком в багряных косах, Я слышал рыб свирельный крик, Я видел, как в очах вселенной Струился смутный мой двойник. Все человеческое — тленно. Нетленна райская стрела Мечты, летящей песнопенно. И пусть бескрылая хула Ведет бескрылых шагом властным! — Сияя

заревом крыла, Я путешествую в прекрасном.

* * *

В пути томительном и длинном, Влачась по торжищам земным, Хоть на минуту стать невинным, Хоть на минуту стать простым. Хоть краткий миг увидеть Бога, Хоть гневную услышать речь, Хоть мимиходом у порога Чертога Божьего прилечь! А там пускай затмится пылью Святая божия трава И гневная глумится былью Ожесточенная толпа. 1921

* * *

Когда в товарищах согласья нет, На лад их дело не пойдет, И выйдет из него не дело, только… речи На генуэзской встрече. В апреле, в нынешнем году, Ллойд Джордж, Чичерин и Барту Везти с Россией воз взялись И в конференцию впряглись… Поклажа бы для них казалась и легка, Да прет Чичерин в облака Ловить всемирную «свободу», Барту все пятится в Версаль (Долгов и репараций жаль!), Ллойд-Джордж же тянет в нефть — не в воду! Кто виноват, кто прав — судить не нам, Да только воз и ныне там! г. Гельсингфорс

* * *

Я любил целовать Ваши хрупкие пальчики, Когда нежил их розовый солнечный свет, И смотрел, как веселые, светлые мальчики В Ваших взорах танцуют любви менуэт. Я любил целовать Ваши губы пурпурные, Зажигая их ночью пожаром крови, И в безмолвии слушать, как мальчики бурные В Вашем сердце танцуют мазурку любви… Ваших губ лепестки, Ваши хрупкие пальчики, Жемчуг нашей любви — растоптала судьба… И душе моей снятся печальные мальчики, В Ваших слезах застывшие в траурном па… [27]

27

Впоследствии составителями более поздних изданий Савина это стихотворение было опубликовано под названием «Музыка», а в начало добавлены следующие строфы:

Музыка. Музыка в звездном падении! Путь их — надлунная струнная линия. Путь их оттуда, где пенится пением В облачном инее синяя скиния. Путь их туда, где чернеют провалами Склепа вселенной устои могучие… В склепе том с трепетом, с лепетом жалобным Гаснут в безлучии звезды падения.

России

Вся ты нынче грязная, дикая и темная. Грудь твоя заплевана. Сорван крест в толпе. Почему ж упорно так жизнь наша бездомная Рвется к тебе, мечется, бредит о тебе?! Бич безумья красного иглами железными Выколол глаза твои, одурманил ум. И поешь ты, пляшешь ты, ты кружишь над безднами, Заметая косами вихри пьяных дум. Каждый шаг твой к пропасти на чужбине слышен нам, Смех твой святотатственный — как пощечин град. В душу нашу, ждущую в трепете обиженном, Смотрит твой невидящий, твой плюющий взгляд… Почему ж мы молимся о тебе, к подножию, Трупами покрытому, горестно склонясь? Как невесту белую, как невесту Божию Ждем тебя и верим мы в кровь твою и грязь?! 1922

* * *

В этом городе железа и огня, В этом городе задымленного дня, Жизнь, тяжелыми доспехами звеня, Оглушила злыми смехами меня. Как мне жить среди одетых в камень душ, Мне — влюбленному в березовую глушь? Как найти в чаду гниющих луж Солнца южного живительную сушь? Я принес из неразбуженной страны Капли рос с цветов ковыльной целины, Лепет роз, лучи ленивые луны, Мельниц скрип в плену бессильной тишины… Все обуглил этот город и обнес Сетью проволок и каменных полос. Как мне жить в пучине грозных гроз, Мне — влюбленному в безмолвие берез?! Петербург, 1922

* * *

Никто не вышел ночью темной, Не вспыхнул мутный глаз окна Зрачком свечи, когда бездомно К

Тебе сегодня постучалась Твоя двадцатая весна. Никто не вышел. Оставалась Глухой заржавленная дверь. Будить ли мрак ты побоялась, Иль было в жизни слишком много Весной принесенных потерь? Снег талый капал с крыш, и строго Считала капли тишина. Подснежник бросив у порога, Ушла с заплаканной улыбкой Твоя двадцатая весна. Петербург, 1922

Новый год

Никакие метели не в силах Опрокинуть трехцветных лампад, Что зажег я на дальних могилах, Совершая прощальный обряд. Не заставят бичи никакие, Никакая бездонная мгла Ни сказать, ни шепнуть, что Россия В пытках вражьих сгорела дотла. Исходив по ненастным дорогам Всю бескрайнюю землю мою, Я не верю смертельным тревогам, Похоронных псалмов не пою. В городах, ураганами смятых, В пепелищах разрушенных сел Столько сил, столько всходов богатых, Столько тайной я, жизни нашел. И такой неустанною верой Обожгла меня пленная Русь, Что я к Вашей унылости серой Никогда, никогда не склонюсь! Никогда примирения плесень Не заржавит призыва во мне, Не забуду победных я песен, Потому что в любимой стране, Задыхаясь в темничных оградах, Я прочел, я не мог не прочесть Даже в детских прощающих взглядах Грозовую, недетскую месть. Вот зачем в эту полную тайны Новогоднюю ночь я, чужой И далекий для вас, и случайный, Говорю Вам: крепитесь! Домой Мы пойдем! Мы придем и увидим Белый день. Мы полюбим, простим Все, что горестно мы ненавидим, Все, что в мертвой улыбке храним. Вот зачем, задыхаясь в оградах Непушистых, нерусских снегов, Я сегодня в трехцветных лампадах Зажигаю грядущую новь. Вот зачем я не верю, а знаю, Что не надо ни слез, ни забот. Что нас к нежно любимому Краю Новый год по цветам поведет! 1922

Сонет

О, этот бег последних лет, Нас напоивший смрадным гноем… Какими радостями смоем С души своей печалей след? Когда грядущее покоем Сотрет тревогу острых бед, Как на забытый нами свет Глаза ослепшие откроем? Не стынет жертвенная кровь. К России гневная любовь Проклятьем иссушила губы. К граниту чуждых берегов Пяти расстрелянных годов Плывут пугающие трупы… 1922

Ты

Разве это Ты? Ты — осколок мечты, Ты — печать прожитого, Ты — фантом, Ты — след Миллионов столетий, бесчисленных лет, Мимолетных падений и вечных побед… У истоков миров Из лианных лесов Ты с зарей выбегала на девственный луг И плясала, нагая, и в пляшущий круг Соловьиною песнью сзывала подруг, Вся из бурь и огня… И, быть может, в меня, Загорелого юношу в шкуре из коз, Шаловливо бросала гирляндами роз И зовущими взглядами — стрелами грез.

* * *

Сквозь бессмертье времен Тебя знал Вавилон, Тебя знали Афины, и Рим Тебя знал… У фонтана, в тени голубых опахал Светом неба вечернего лик Твой сиял И… погас, и поник — В этот час, в этот миг Я прошел мимо трона в хитоне жреца И, проникнув в альков заповедный дворца, Твое тело ласкал без конца, без конца.

* * *

Из окошек резных, В петушках золотых, Ты глядела в жемчужном кокошнике в сад, Где баян молодой жег любовью твой взгляд И настраивал гусли на праздничный лад. Из боярских затвор К устью Волги, в шатер, Я увез Тебя ночью на верном коне. Ты шептала: «Люблю», прижимаясь ко мне, Ты казалась русалкой при бледной луне… И вот вновь Ты — моя… Новый след затая, Я таю еще глубже былые следы. Разве Ты — это Ты? Ты — звено красоты Из цепи неразрывной бессмертной мечты. 1922