Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями

Смагин Никита

Чуть ниже по улице располагается пятизвездочный отель «Фирдоуси», еще один символ великого наследия прошлого, построенный при последнем шахе Ирана. Если вы идете по улице не слишком поздно, то сможете пройти дальше, к зданию МИД: днем ворота территории открыты для всех желающих. Министерство иностранных дел выглядит поистине по-имперски: огромные колонны с быками на кронах, зубцы имитируют ограждения дворцов в Персеполе, вход в здание охраняют десять каменных ахеменидских воинов с копьями. Этот корпус МИД действующий, я неоднократно бывал внутри на пресс-конференциях.

С территории министерства можно выйти к улице, которая сегодня носит имя

имама Хомейни, и пройти направо к Национальному музею Ирана. Архитектура этого здания может показаться необычной: вход в музей обрамляет массивная глубокая арка, по бокам от нее — два симметричных корпуса. Это «Арка Хосрова», названная в честь одного из правителей династии Сасанидов, последней доисламской династии иранских шахов. Музей повторяет архитектуру дворца, развалины которого сохранились в Ираке на месте Ктесифона — столицы империи Сасанидов, разрушенной арабскими завоевателями.

Шахи династии Пехлеви, особенно Реза, сделали архитектуру «под древнюю Персию», подчеркивающую величие доисламского Ирана, своей визитной карточкой. Но схожие мотивы можно встретить и в современных сооружениях, выстроенных уже в XXI веке. Бетонные стены, ограждающие развязку на современных эстакадах, могут копировать стены Персеполя. Банки и гостиницы украшают копиями барельефов из археологических памятников времени Ахеменидов или Сасанидов. Правда, сегодня речь идет скорее о частной инициативе, чем о государственной политике: граждане хотят гордиться древним Ираном и демонстрировать его символы.

Так, известный иранский миллионер Абдольреза Мусави в середине 1990-х задался идеей построить грандиозный пятизвездочный отель на острове Киш — главном курорте Ирана в Персидском заливе. Гостиница называется «Дарьюш» в честь ахеменидского шаха Дарьюша (Дария) I, и весь отель архитектурно повторяет здания древнего Персеполя. Открылся отель в 2002 году: огромные колонны, статуи зверей и мифических существ с огромными крыльями в сочетании с искусственным прудом, бассейном и видом на Персидский залив создают особый колорит иранского отдыха. С элементами национальной гордости. Кто обладает фарром?

Что касается шаха Мохаммада-Резы, можно сказать, что нарратив о бессмертной исламской нации при нем обрел особый пафос. Корону шаха для торжественной церемонии венчания на царство смоделировали на основе изображений шахских венцов эпохи Сасанидов. В 1965 году Мохаммад-Реза принял титул Арья-мехр, «солнце ариев». Апофеозом этой политики стало помпезное празднование 2500-летия Персидской империи в 1971 году. Для этого у развалин Персеполя разбили шатры, где шах принимал высоких иностранных гостей, а прямо под стенами древнего города прошел парад, участники которого шествовали в костюмах вельмож эпохи Ахеменидов — кто в пешем виде, кто на конях.

Внешними атрибутами Мохаммад-Реза не ограничивался, наследие прошлого шло в ход и для пропаганды монархических идей. Согласно «Шахнаме», истинным правителем Ирана может стать только тот, кто обладает фарром, божественной благодатью. Разумеется, как сам шах, так и его окружение начали недвусмысленно намекать, что именно Мохаммад-Реза — носитель фарра. Что уж говорить о том, что любовь к родине и нации стали трактовать очень просто — это же любовь к шаху, которая у иранцев в крови!

Однако «божественная благодать», которой якобы обладал Мохаммад-Реза, не помогла ему удержаться у власти. Противники монархии не менее виртуозно использовали в своей пропаганде универсальную «Шахнаме»: помимо прочего, в

этой книге есть сюжет о кузнеце Каве, который возглавляет народное восстание против узурпатора и тирана на троне — Заххака. Во время революционных событий конца 1970-х эту историю активно использовали левые, в особенности коммунисты из партии «Туде», обличавшие коррупцию и авторитарность Мохаммада-Резы.

Как бы то ни было, именно династия Пехлеви стала первой политической силой, сделавшей Иран национальным государством. Впервые молодая и несовершенная идея бессмертной иранской нации прозвучала в годы Конституционной революции, но при шахах Пехлеви она стала реальностью — получила вполне научное обоснование, и из легенд проникла в учебники истории, городскую архитектуру и, в конечном счете, в мировоззрение обычных иранцев.

При этом важно помнить, что монархи династии Пехлеви в своей трактовке нации учли далеко не все пожелания конституционалистов. Так, романтическую мечту превратить жителей Ирана в граждан они выкинули за ненадобностью — и Реза, и Мохаммад-Реза видели в населении исключительно верных трону подданных. Логичный подход для монархии, но с 1979 года «бессмертная нация» продолжила свое существование уже без шахов. Исламский национализм

Сторонники политического ислама, одержавшие победу в Иране в результате революции 1979 года, во многом были противоположностью светской династии Пехлеви. Неудивительно, что ситуацию с национальной идентичностью они попытались перевернуть с ног на голову: теперь всё, что относилось к доисламскому периоду, включая традиционную иранскую культуру, считалось принадлежащим темному веку джахилии, буквально «невежества». Новая, просвещенная эпоха в жизни страны, да и всего мира, началась лишь с приходом пророка Мухаммада в VII веке. Кроме того, имам Хомейни утверждал, что в национальности вообще нет никакого смысла — ведь ислам выступает против национализма. В этой парадигме все иранцы должны были осознавать себя, прежде всего, частью глобальной уммы (общины мусульман).

Квинтэссенцией этого подхода стала попытка запретить Ноуруз — новый год, который в Иране и ряде соседних стран празднуют в начале весны. Традиция этого праздника уходит корнями глубоко в доисламскую эпоху. Но в 1981–1982 годах детям в школах начали объяснять, что в этом году Ноуруз будут праздновать в один день с «Днем Исламской революции» — 22 бахмана по иранскому календарю (10 или 11 февраля, в зависимости от года).

Однако такой подход полностью провалился. Народ возмущался, да и даже среди новой исламистской элиты далеко не все верили, что идентичность стоит строить исключительно на религии. Так, первый премьер-министр Ирана Мехди Базарган прямо заявлял: противопоставлять ислам и иранский национализм равносильно самоуничтожению. И пусть Базарган быстро ушел в отставку, оказался в оппозиции и эмигрировал, как и многие умеренные революционеры, но схожие настроения царили и среди оставшихся во власти.

Новая элита зачитывалась трудами социолога и философа Али Шариати. Он не дожил до Исламской революции каких-то пару лет, тем не менее, труды Шариати четко гласили: Иран и ислам так переплелись за четырнадцать столетий существования государства, что невозможно отделить исламскую и иранскую идентичности друг от друга. Наконец, ощущать себя просто частью мировой уммы — значит отказаться от особого иранского самосознания, признать, что ты равен арабам или афганцам. На это иранцы пойти не могли.