Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями
Шрифт:
Кроме того, практика показала, что опираться исключительно на ислам неэффективно, особенно в лихие годы. Во время ирано-иракской войны стало очевидно: идея шиитского самосознания, которую так ценил Хомейни, не работает. Многочисленные шииты Ирака совсем не стремились переходить на сторону Исламской республики (как надеялись ее религиозные лидеры) и спокойно стреляли в «братьев по вере»: национальная идентичность оказалась сильнее религиозной. Тегерану нужно было расширять базу поддержки, поэтому он обратился к национализму в его адаптированной версии.
В 1980-е годы Исламская республика запустила в полет идею «ирано-шиитской нации», близкую по содержанию к концепциям Шариати и Базаргана. В школах и в прессе теперь рассказывали,
Любимый иранцами Ноуруз наконец оставили в покое, а власти вновь принялись превозносить национальных поэтов. Правда, теперь акцент делали на их исламском образе жизни. Так, Фирдоуси в Исламской республике хвалят не просто как создателя великого иранского эпоса, но и как правоверного мусульманина-шиита. А когда иранцы (по крайней мере, разделяющие официальные ценности) восхищаются Омаром Хайямом, то обязательно идет дисклеймер: вино и пьянство в его стихах — исключительно образ, суфийский концепт. В доказательство имам Хомейни сам писал стихи, где тоже упоминал вино, но строго как метафору. Стало быть, и Омар Хайям был трезвенником — даже если бы удивился, узнав об этом.
Постепенно в новые учебники истории Ирана вернулись старые нарративы, бывшие в ходу при династии Пехлеви. Так, в них говорится, что после арабского завоевания иранские династии IX–XVI веков активно возрождали традиционную иранскую культуру. Больше того, звучит знакомый тезис об «иностранцах, пришедших в Иран, но ставших местными» за счет влияния исламской и иранской культур. В этом взгляде несложно разглядеть ту саму идею «бессмертной иранской нации», которая пережила и Конституционную революцию, и двух шахов из династии Пехлеви, и гонения на Ноуруз в первые годы Исламской республики. Национальные меньшинства
В Иране живут далеко не только этнические персы, и в некоторых частях страны это ощущается значительно сильнее, чем в других. Если доехать до Тебриза, четвертого по величине города Ирана, столицы провинции Восточный Азербайджан, и заговорить по-персидски с местным, результат может вас удивить — жители города будут отвечать только на азербайджанском, кое-кто может даже специально показать неверную дорогу персоязычному собеседнику (когда в Тебризе я сел в автобус и на персидском попросил попутчика подсказать, когда моя остановка, он с улыбкой покивал, а дальше ничего не сказал, и я ездил кругами, пока не понял, что уже третий раз проезжаю одним и тем же маршрутом). В Санандадже сразу бросится в глаза, что почти все мужчины ходят в курдских шароварах — такой дресс-код подчеркивает их этническую идентичность. Традиционную одежду в повседневной жизни также постоянно носят иранские белуджи: они живут на юго-востоке Иранского плато, где граничат Иран, Пакистан и Афганистан. Нельзя не заметить и яркие платья бандарей — это этническая группа, которая живет на островах Персидского залива и в прибрежных городах, а говорит на диалекте арабского. «Бандар» по-персидски означает «порт», то есть «бандари» — «портовые жители».
То, что Иран — далеко не моноэтничная страна, иногда проявляется не только в разнообразии одежд и языков, но и в насильственном сопротивлении властям. Так, на юго-западе страны действует этническая группировка «Арабское движение борьбы за освобождение Ахваза», которая выступает за отделение арабских районов Ирана и неоднократно устраивала теракты — крупнейшим стал расстрел военного парада в 2018 году в городе Ахваз, столице провинции Хузестан, в результате которого погибли 29 человек и 70 получили ранения[38]. В провинции Систан и Белуджистан сразу несколько структур, организованных этническими белуджами, регулярно атакуют полицейских и пограничников,
Однако периодические вспышки насилия не означают, что иранская модель нации не смогла интегрировать этнические меньшинства. Классический пример здесь — иранские азербайджанцы. Сколько их точно в стране, сказать сложно, но общеизвестно, что это вторая по численности этническая группа после персов, чаще всего называют цифру в 15–16% населения. Такая оценка, судя по всему, основывается на том, сколько человек живут в преимущественно азербайджанских провинциях: Западный Азербайджан, Восточный Азербайджан, Ардебиль, Зенджан. В то же время очень распространены смешанные браки, поэтому людей с азербайджанскими корнями на порядок больше, но многие из них совсем не говорят по-азербайджански. Так, отец моей знакомой иранки, этнический азербайджанец, сам отучал ее говорить на этом языке даже дома. Он настаивал, что азербайджанский — «язык деревни», а культурным людям в Иране положено разговаривать на персидском. Конечно, не все разделяют его точку зрения, но само ее существование достаточно характерно.
Среди иранской элиты азербайджанцы по крови встречаются повсеместно, включая самого верховного лидера Али Хаменеи. Принадлежность к нетитульному этносу совсем не мешала многим азербайджанцам поддерживать иранский национализм, более того — быть его идеологами, как шах Реза Пехлеви, тюрк по происхождению, который первым начал полноценное национальное строительство в Иране. Да, в Тебризе на вас могут косо посмотреть, если вы говорите на персидском, но это особенности одного города. В Ардебиле или Зенджане никаких проблем с персидским уже не будет. Можно сказать, что персы и иранские азербайджанцы — два основных столпа иранской гражданской нации.
Что касается белуджей и арабов, сепаратистские настроения в их среде скорее маргинальны. Да, провинция Систан и Белуджистан отличается нестабильностью, но здесь более важную роль играет не этнический фактор, а близость к границам, бедность местных жителей и, как следствие, бандитизм. Похожая история и с Хузестаном, где арабский сепаратизм проявляется скорее в редких акциях радикалов. Кроме того, в обоих случаях «сепаратисты» часто оказываются «залетными» — то есть жители Пакистана или Ирака пересекают границу, чтобы бороться за отделение «своих братьев».
А вот курдская проблема в контексте национального вопроса стоит острее. Курды — третья по численности этническая группа Ирана после персов и иранских азербайджанцев, примерно 10% от общего населения. Важно, что у курдов достаточно развито национальное самосознание, и в массе своей они достаточно четко проводят границу между собой и остальными жителями Ирана. При этом у них есть и опыт вооруженной борьбы, и пример соседних стран, где курдские организации сильно продвинулись на пути самоуправления: в Ираке у них максимально широкая автономия, в Сирии при поддержке американцев курды получили контроль над частью территории, где живут независимо от правительства в Дамаске. Официальный Тегеран к курдским сепаратистским настроениям относится крайне негативно: к примеру, во время протестов 2022 года именно в регионах проживания курдов правоохранители вели себя максимально жестко. Впрочем, и здесь не все однозначно — немало курдов в Иране успешно делают карьеру и интегрировались в истеблишмент: преподаватели столичных университетов, духовные лица в далеком от Курдистана районе, посольские сотрудники. Так, в Керманшахе, где находится множество важнейших памятников древней истории Ирана, живет немало курдов, но они не так сильно подчеркивают свою «курдскость», как в более горном Санандадже.