Вторая жизнь Арсения Коренева книга третья
Шрифт:
Но стоически досидел до победного, пока коллеги не решили, что хорошего понемногу, а то дома можно будет и скалкой по хребту огрести от благоверных. Это, мол, мне хорошо, молодой и свободный, а у них обязанности перед семьями.
Я подозвал официанта, чтобы закрыть счёт, однако тот заявил, что за наш столик сегодня платит Жора Кутицкий — тот самый солист ВИА «Лель». И якобы никакие возражения не принимаются. Я сцепил ладони вместе и поднял их над головой, салютуя тому самому Жоре. Получилось, как у героя Басилашвили в фильме «Вокзал для двоих», когда тот так же салютовал пианисту вокзального ресторана Шурику в исполнении Ширвиндта. Только тот фильма должен выйти
[1] Владимир Васильевич Трофимов — министр здравоохранения РСФСР с 1962 по 1983 гг.
Глава 4
— Арсений Ильич, доктор, ну пожалуйста! Ну что что вам стоит?!
Я остановил своё движение по коридору отделения, с грустью посмотрев на пациентку из 11-й палаты.
— Елена Евгеньевна, поймите, с вашим диагнозом иглорефлексотерапия ни к чему, вам операция не грозит. Давайте подождём хотя бы с недельку, побудете на медикаментах, а уж если прогресса не увидим, то я возьму вас в свою программу.
— Обещаете?
— Елена Евгеньевна, ну что вы, право, как маленькая, — вздохнул я. — Ступайте в палату и выполняйте предписания врача. Уверен, у вас всё будет хорошо, и постарайтесь настроить себя на оптимистический лад.
Я дождался, когда женщина скроется в своей палате, и снова повернулся к окну, пряча руки в карманах халата. Пациентка отвлекла меня от задумчивого созерцания природы в редкую свободную минуту. Похоже, снег лёг окончательно. Да и срок подошёл, 2 декабря на календаре. Белое покрывало, укрывшее землю и крыши домов, создавало на душе новогоднее настроение.
Но теперь уже невольно снова задумался о том, как расширить практику иглоукалывания. Потому что желающих пройти эту процедуру становилось больше с каждым днём — слава летела впереди меня. Вот и Еленочка Владимировна (соседки по палате именно так называли эту ухоженную дамочку бальзаковского возраста) решила, что чудесные иглы вернут ей и здоровье, а заодно, видимо, и молодость. Остальные, конечно, выстроились в очередь за здоровьем. Причём из других отделений тоже рвались на процедуру, и я не знал уже, как их всех отвадить. Работал-то с иглами я один, тут со своим-то отделением дай бог управиться. Причём ДАРом практически не пользовался, только в самых редких случаях, когда на иглоукалывание особой надежды не было. Впору организовывать курсы иглорефлексотерапии и готовить учеников.
Хорошо хоть помещение специально под меня выделили на нашем этаже, а то поначалу чувствовал себя каким-то бедным родственником, выкраивая время на сеанс в процедурной, когда там появлялось «окошко». Комнатушка, в которой я теперь хозяйничало, была меньше процедурной раза в два, но нам с пациентом хватало. Кушетка с матрасом и подушкой влезла — и то хорошо. Был ещё стул, на который мой подопечный складывал верхнюю одежду типа больничной пижамы. Радовало, что за эти сеансы мне с декабря обещали доплачивать полставки от моей зарплаты кардиолога. Не сказать, чтобы я так уж в деньгах нуждался, но и бесплатно работать как-то
— Арсений Ильич!
Я обернулся на знакомый голос. Ну конечно, Романовский собственной персоной. На тонких губах змеится кривая ухмылочка, хотя, подозреваю, пытается изобразить дружелюбие.
— Извините, что отвлёк вас от созерцания окрестностей, но в вашей 9-й палате у Герасимова подскочило давление. Сильно подскочило, до 220. Почему-то я узнаю об этом от дежурной сестры раньше вас. Вы уж примите меры, что ли.
Я покосился в сторону столика дежурной медсестры, та, внимательно наблюдавшая за нашей беседой, но вряд ли что-то слышавшая, всё же, видно, поняла, о чём речь, пожала плечами и развела руки в стороны, всем видом демонстрируя, мол, я тут ни при чём.
— Час назад во время обхода давление у него было нормальное. Хорошо, что Ольга Владимировна встретила вас, а вы меня, — съязвил я. — Сейчас же приму меры.
Я поправил висевший на шее стетоскоп и направился в 9-ю палату. Внутри меня всё кипело, но внешне я был спокоен. Вот же гадёныш, всегда найдёт, к чему прицепиться. Дня не проходит, чтобы не поддел, и желательно на виду у коллег. Хорошо хоть по большому пока не гадит, но чувствую, как только случай представится — тут же наложит мне на голову солидную кучу. И радостный будет наблюдать, как я обтекаю.
У больного и правда давление подскочило. Переволновался старичок после встречи с родственницей, сообщившей, что его внучка слегла с корью. Успокоил, что в наше время корь лечится на раз-два, назначил капельницу с магнезией, к вечеру давление удалось нормализовать.
Между делом провёл сеансы иглорефлексотерапии с несколькими пациентами. К вечеру, как обычно, навалилась приятная усталость. Из больницы шёл домой через парк Белинского по так и не растаявшему снегу (всё ж таки заоконный градусник в ординаторской показывал минус два на улице), который приятно похрустывал под ногами. Ещё и сверху медленно падал, обещая к утру небольшие сугробы. Фонари, стоявшие ровными рядами, как солдаты почётного караула, меланхолично освещали пустынные в этот час аллеи желтоватым светом.
Шёл и думал, что вечер снова придётся коротать одному. Мама на позапрошлой неделе всё же перебралась к своему Юрию Васильевичу, а я остался в квартире на Карла Маркса единственным хозяином. Мама появлялась по выходным, варила на неделю щи-борщи, пекла пирожки, помогала с уборкой-стиркой, и вновь убегала к своему немолодому возлюбленному. Похоже, там у них всё достаточно серьёзно, если Юрий Васильевич уже предложил маме узаконить их отношения. Да-да, и до этого дошло. Глядишь, мамуля быстрее меня второй раз замуж выскочит, нежели я первый раз женюсь. Эх, Танька, Танька…
С экс-невестой мы с тех пор, как высказали всё друг другу у входа в театр, больше не пересекались. Интересно, как у неё дела? Так-то по идее мне должно было плевать, что в её жизни происходит, но всё ж таки не совсем мне чужой человек. Может, опять замуж собралась, только на этот раз за своего дипломата… Ладно, плевать, у неё своя жизнь — у меня своя.
— Слышь, земляк, время не подскажешь?
Грубоватый голос с хрипотцой вырвал меня из раздумий. Передо мной стояли мужчина и женщина. Мужику лет сорок, не очень высокий, но широкий в плечах женщина выглядела чуть помладше. Причём была размалёвана, будто какая-нибудь жрица любви с Тверской из 90-х. При этом щеголяла в полушубке и меховой шапке, и то и другое было пошито то ли из собаки, то ли из лисицы. Мужик был усат, однако на подбородке и щеках проступала щетина, словно он решил с запозданием отрастить ещё и бороду.