Вторая жизнь Арсения Коренева книга третья

Марченко Геннадий Борисович

А уже на третий день работы в больнице я подошёл к Романовскому с предложением выделить мне одну палату, где я мог бы применять к больным иглорефлексотерапию. Заведующий отделением сдвинул очки к кончику носа и посмотрел на меня поверх оправы.

— Молодой человек, — своим менторским тоном начал он. — Я понимаю, что вам хочется перевернуть фундаментальную медицину, сам когда-то был таким неугомонным. Но нужно быть реалистом. Ваша иглорефлексотерапия советской наукой не признана, поэтому выбросьте из головы все глупости и сосредоточьтесь на выполнении своих прямых обязанностей.

— Но я могу на практике доказать

действенность этой методики!..

— Послушайте, Коренев, не испытывайте моё терпение. Вы у нас работаете без году неделя, а у меня от вас уже голова кругом идёт. Вам заняться нечем? Так я вам сейчас найду занятие. Берите истории болезней своих пациентов и изучайте их от корки до корки.

Вот и поговорили… Ничего, я терпеливый, и на моей улице перевернётся грузовик с пряниками. И вообще не пора ли звонить Шумскому? Нет, не жаловаться на своего босса, а по совсем другому вопросу.

Я и набрал. Для затравки поинтересовался, как нога его сына, а услышав, что с ногой всё в порядке, заявил, что у меня были новые, более чёткие видения.

— Не по телефону, — сказал Владимир Борисович, и предложил снова встретиться в уже знакомом здании бывшего ЖЭКа.

Семь вечера меня устраивало, так что в назначенное время я здоровался с уже знакомым усатым вахтёром, который попросил подождать и по внутренней связи пригласил вниз Шумского. День был будним, однако в здании было так же тихо и безлюдно.

Буквально минуту спустя раздались шаги, и я увидел спускающегося по лестнице Шумского.

— Здравствуйте, Арсений Ильич! — приветствовал он меня. — Если хотите чаю с плюшками, то может пройти на кухню. Правда, плюшки вчерашние, но ещё вполне съедобные.

— А что, можно и чайку, — кивнул я. — Да и обстановка там больше располагает к непосредственному общению.

А хорошо тут, на кухне, прямо-таки задушевная, какая-то домашняя атмосфера, думал я, прихлёбывая ароматный чай. В прошлом, конечно, тут было что-то другое, какая кухня в ЖЭКе… Может, какая-то каптёрка.

— Ну что, можно вас поздравить с назначением областную больницу? — улыбнулся Шумский, сделав глоток.

— Для меня самого оно стало полной неожиданностью, — признался я. — Даже не знаю, кого и благодарить.

— Я здесь ни при чём, — выставил перед собой ладони Владимир Борисович.

— Да я на вас и не думал… Так что, рассказываю про видение?

— Внимательным образом слушаю.

— Случилось это два дня назад, во время работы с очередным пациентом. И если не растекаться, так сказать, мыслью по древу, то я видел, как мужчина лет пятидесяти встречается в каком-то парке с другим мужчиной. Тот, другой, говорит на русском, но с явным акцентом. И называет нашего Альбертом Георгиевичем. А наш — то есть первый — незаметно передаёт ему какой-то бумажный свёрток. И в ответ получает конверт. Потом пауза, и уже вижу, как этот Альберт Георгиевич прячет конверт на антресолях. На этом всё.

Я замолчал, а Шумский, задумчиво глядя на меня, по традиции начал крутить на пальце обручальное кольцо.

— Точно больше ничего не помните? — наконец спросил он.

— Точно, — уверенно кивнул я.

— Что ж, и на этом спасибо. Хм, Альберт Георгиевич… Редкое сочетание.

На том и расстались, и я с чувством выполненного долга направился

работать с историями болезней, которые я взял на дом.

Вообще

на старом-новом месте работы я появился в качестве своего рода звезды, поскольку здесь уже знали, что мои песни крутят по радио и ТВ. Не исключаю, что Настин этой информацией поделился с Ардаковым, с которым они не то чтобы приятельствовали, но, во всяком случае, поддерживали неплохие отношения, насколько я помню из прошлой жизни. Как бы там ни было, в первый же день заглянувший в наше отделение Ардаков вдруг спросил:

— Что, Коренев, вы и правда песни сочиняете? У нас вся больница только об этом и судачит, что теперь с нами будет работать знаменитый композитор.

Юмор его я оценил. Плосковато. Хотя мужик сам по себе нормальный, это я мог сказать с уверенностью, отталкиваясь от воспоминаний прошлой жизни. Тем более что день-другой посудачили, а затем всё это как-то само собой сошло на нет, разве что в отделении меня коллеги периодически подначивали, мол, когда новую песню сочинишь, чтобы мы её первыми оценили?

Между тем в кардиологическом отделении работал не композитор, а прежде всего врач, о чём мне как бы походя намекнул Романовский. Уж не знаю, к чему он это сказал, да ещё с соответствующей интонацией, так как повода для критики в свой адрес я пока не давал. Наверное, это прозвучало в качестве профилактики.

Тут как бы весьма кстати появился повод применить наконец после практически месячной паузы свой ДАР. Пациент 55 лет поступил в очень тяжёлом состоянии. С инфарктом миокарда его нужно было сразу определять в реанимационное отделение. Причём инфаркт был острый, из-за блокировки сердечной артерии кровь в сердце практически не поступала, и спасти человека можно только при оперативном вмешательстве в течение первых двух часов.

Удалить холестериновую бляшку из артерии я сумел буквально за пять минут, когда врачи «скорой» уже сдали мне пациента на руки и на несколько минут я остался с ним наедине. Тут же провёл диагностику и, не теряя времени, прочистил артерию, дав крови возможность снова наполнять сердечную мышцу. После этого я поставил более щадящий диагноз, не требующий оперативного вмешательства, по итогу обошлось палатой интенсивной терапии.

О грядущей свадьбе я думало каждый день. Заявление мы с Татьяной подали ещё в конце августа, рассчитав таким образом, чтобы дата свадьбы выпала на последнюю субботу сентября. Как раз месяц на подготовку. Успели и приглашения разослать, Мясникову я его лично вручил, тот обещал приложить все усилия, чтобы в этот день работа осталась в стороне.

Гулять планировали в банкетном зале ресторана «Нева», рассчитанном примерно на полсотни гостей. Больше у нас и не набралось бы. Цена аренды и блюд с напитками была вполне разумной. Впрочем, этот пункт меня не особенно волновал, так как на моей сберкнижке к тому времени набежало прилично, хватило бы на три «Волги» в импортной комплектации.

Это ещё если не считать «Ролексы», которые я по совету Шумского не носил, так бы ещё одна «Волга» нарисовалась. Презент от конголезца лежал дома, спрятанным в толстый сборник статей В. И. Ленина. Книга стояла на полке хрен его знает сколько лет, и попала к нам каким-то неизвестным мне путём. Внутри неё я вырезал страницы, сделав своеобразный тайник-углубление, как в шпионских фильмах. На Бога, как говорится, надейся, а сам не плошай.