Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов

Соколов Никита

Мощные рабочие стачки 1895—1896 гг. развеяли эти мечтания, «рабочий вопрос» приобрел невиданную остроту. Правительство пош­ло на ограничение рабочего дня в порядке общего законодательства. Законом 2 июня 1897 г. устанавливалась верхняя граница рабочего дня — 11,5 часов, а в предпраздничные и субботние дни — 10 часов. Средний рабочий день во всей фабрично-заводской промышленности

России на рубеже XX века составлял 11—11,4 часа и был несколько продолжительнее, чем в более развитых промышленных странах (в Англии, США, Дании и Норвегии он равнялся 9 часам, во Франции, Германии и Швеции — 10), что было вызвано необходимостью под­держивать конкурентоспособность отечественных производителей. Закон 2 июня 1897 г. не распространялся на предприятия, имевшие менее 20 рабочих. Тем самым значительная часть

российской про­мышленности была вовсе изъята из сферы надзора фабричной инс­пекции, здесь распоряжалась полиция.

12 августа 1897 г. Министерство внутренних дел издало цирку­ляр о борьбе со стачками, которым «рабочие беспорядки» приравни­вались к «делам политического характера», расследование которых должно было вестись на основании «положения о государственной ох­ране». Полиции предписывалось «выяснять причины рабочих волне­ний и устранять по возможности поводы к неудовольствиям в тех слу­чаях, когда рабочие имеют основания жаловаться на притеснения или несправедливость фабрикантов и фабричной администрации». Руко­водствуясь этими указаниями, охранные отделения перешли к осуще­ствлению надзора за рабочими, совершенно игнорируя фабричную инспекцию.

Витте категорически высказывался против «введения полиции на фабрику». 12 марта 1898 г. Министерство финансов предписало чи­нам фабричной инспекции «никоим образом не передавать» своих обязанностей полиции. Между Министерством финансов и Министе­рством внутренних дел возник открытый конфликт, принявший осо­бенно острые формы в Москве, где усилиями обер-полицмейстера Д.Ф. Тренева «дело постоянного надзора за взаимными отношениями и порядком на фабриках и заводах, — по выражению прокурора мос­ковского окружного суда А.А. Макарова, — "уплыло" из рук фабрич­ной инспекции и перешло в руки полиции». Рабочие, недовольные ре­шением фабричного инспектора, могли подавать жалобы на имя обер-полицмейстера или обращаться в охранное отделение.

Инициатором московских новшеств был Сергей Владимирович Зубатов. В юности он сам участвовал в социалистических кружках и да­же в 1882 г. был исключен из гимназии за политическую неблагона­дежность, но быстро стал на праведный путь, пошел на службу в поли­цию и к 1896 г. дослужился до начальника Московского охранного отделения. Зубатову удалось убедить московского градоначальника Д.Ф. Тренева и генерал-губернатора великого князя Сергея Александ­ровича, что «одни репрессивные меры» эффективны только «пока ре­волюционер проповедует чистый социализм», но «когда он начинает эксплуатировать в свою пользу мелкие недочеты существующего за­конного порядка, одних репрессивных мер мало, а надлежит не медля вырвать из-под его самую почву». Полиция должна была «идти в на­род»: «Где пристраивается революционер, — писал Зубатов, — там должна быть и государственная полиция».

В сентябре 1900 г. в новой докладной записке великому князю Зубатов сформулировал программу более конкретно. Следовало обезо­руживать «массы путем своевременного и неустанного правитель­ственного улучшения их положения на почве мелких нужд и требова­ний (большего масса никогда сама по себе и за раз не просит). Но обязательно это должно делаться самим правительством и притом не­устанно, без задержки». Опекать и организовывать рабочих, помогая добиваться уступок у фабрикантов, должна была полиция.

С мая 1901 г. Зубатов начал проводить регулярные воскресные со­вещания рабочих в аудитории Исторического музея, прозванные «Зубатовским парламентом», где выступали с лекциями ученые эконо­мисты. Летом 1901 г. зубатовскими агентами в Минске была образо­вана Еврейская независимая рабочая партия. 14 февраля 1902 г. был утвержден устав московского «Общества взаимного вспомощест­вования в механическом производстве», а уже 19 февраля общество провело с благословения полиции невиданную манифестацию, по вы­ражению Зубатова, «генеральную репетицию управления народными громадами» у памятника Александру II в московском Кремле. Мани­фестация, в которой участвовало до 50 тысяч человек, проходила в образцовом порядке: «При пении гимна... рабочие проходили нога в ногу мимо великого князя и его свиты, в составе которой был не ме­нее знаменитый, чем Зубатов, в полицейском мире П.И. Рачковский, заведовавший политической агентурой за границей».

Тогдашний

министр внутренних дел Д. С. Сипягии отнесся к нова­циям Зубатова настороженно и газетную рекламу его начинаний прек­ратил. Начальник главного управления по делам печати Н.В. Шаховс­кой разослал циркуляр, запрещавший пропагандировать манифеста­цию в качестве события «как бы указывающего на официальное признание существования у нас особенного класса рабочих». Однако в апреле 1902 г. Сипягин был убит террористами, а занявший, наконец, пост министра внутренних дел Плеве, посетив Москву, одобрил зубатовский опыт, который решено было распространять и за предела­ми московского промышленного района. Агент Департамента полиции Мария Вильбушевич, участвовавшая в создании Еврейской независи­мой рабочей партии, была командирована в Вильно «для постановки соответственного рабочего движения».

Заручившись поддержкой министра, Зубатов повел дело более энергично. 26 июля 1902 г. он устроил в знаменитом московском трактире Тестова встречу с фабрикантами, на которой убеждал их, что «торгово-промышленное сословие может найти искреннее сочув­ствие и защиту своих законных прав только в охранном отделении». Промышленники, которых зубатовские организации принуждали к выполнению требований рабочих, хотя и «справедливых» по мнению полиции, но не всегда законных, восстали. Председатель московского биржевого комитета Ю.П. Гужон представил министру финансов жа­лобу на действия Зубатова от лица всей московской торгово-промыш­ленной корпорации.

В конце 1902 г. Зубатов был удален из Москвы, но не понижен, а повышен, сделавшись чиновником особых поручений при министре. А вскоре и вовсе был вознесен на самый верх полицейской пирамиды в результате интриги, возможной только в императорской России пе­риода упадка. Начальник заграничной агентуры Департамента поли­ции П.И. Рачковский представил по начальству собранные им мате­риалы, неопровержимо доказывающие, что пользующийся особым доверием и почитаемый за провидца в семье государя «доктор Филипп из Лиона» — шарлатан и мошенник, разыскиваемый французскими властями. Усердие не по разуму было сурово наказано. Рачковского с треском выгнали со службы, его место занял Ратаев, а во главе Осо­бого отдела Департамента полиции был поставлен находившийся в контрах с Рачковским Зубатов. Зубатов принялся повсеместно на­саждать московский опыт полицейского «попечения» о рабочих. Осо­бенно большого влияния зубатовские рабочие организации достигли в Минске, Киеве, Николаеве, Харькове и Одессе. Плеве с удовлетворе­нием сообщил Витте, что отныне «полицейское спокойствие государ­ства в руках Зубатова, на которого можно положиться».

Витте зубатовщину считал опасной, он был убежден, что эта аван­тюра приведет к «возникновению крупных недоразумений на фабри­ках и заводах». Витте оказался прав. Летом 1903 г. зубатовским организащшм, начавшим стачку в Одессе, не удалось удержать движе­ние в рамках экономических требований. Руководство стачкой пе­решло к социал-демократам, а одесская забастовка вылилась в волну стачек, парализовавших промышленность всего юга России.

Плеве распорядился о закрытии Еврейской независимой рабочей партии, а ее создателя Зубатова, затеявшего к тому же интриговать против министра, отправил в отставку. Однако от самой идеи поли­цейской опеки над рабочими Плеве не отказался. Только вместо бес­корыстного Зубатова, искренне предполагавшего отстаивать интере­сы рабочих, главным проводником политики «полицейского социа­лизма» был поставлен священник Георгий Гапон, не брезговавший брать деньги и от Зубатова за сведения о рабочем движении, и от Пле­ве за сведения о зубатовских организациях, и от доверенного лица японского посла в Париже на покупку транспорта с оружием для рус­ских революционеров. Синод православной церкви даже отстранил было Гапона от обязанностей за «моральную греховность», но Плеве был нужен именно такой подручный. Рабочие кружки, заводимые по почину Гапона, радикально отличались от зубатовских, они не пыта­лись выступать посредниками между рабочими и нанимателями и не поддерживали стачечников, а преследовали цели исключительно бла­готворительно-просветительские, как и созданное в августе 1903 года на их основе и на деньги Департамента полиции объединение — «Соб­рание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга».