Выбор варвара
Шрифт:
Это нормально. Хорошо. При виде этого я чувствую себя лучше.
Шорши поворачивается ко мне с сияющей улыбкой на лице, которая не совсем соответствует ее глазам.
— Не хотели бы вы с Мёрдоком присоединиться к нам за ужином сегодня вечером? Я могу кое-что приготовить, и для нас было бы честью, если бы вы посетили мой костер.
Я смотрю на свою пару, но он далеко, выражение его лица отстраненное.
— Не сегодня, — говорю я Шорши. — Возможно, утром. Думаю, мы не были бы хорошей компанией.
Она понимающе кивает мне и уводит свою пару прочь. Я беру Мёрдока
Сегодня вечером я должна быть со своей парой. Обеспечив безопасность моего маленького двисти на вечер, я направляюсь к себе домой и отодвигаю ширму для уединения над проемом.
— Дай мне минутку, чтобы развести огонь, — говорю я Мёрдоку, входя и направляясь к кострищу.
Внутри темно, но я узнаю свой маленький домик на ощупь, а мои кремень и трут там, где я их оставила. Я быстро высекаю искру, бросаю ее на кучку трута и дую на нее, пока она не станет достаточно большой, чтобы поддерживать пламя, пока я подкармливаю ее навозной стружкой. Пока я работаю, мне интересно, что он подумает о моем маленьком домике. Он не так ярко освещен, как у него. Моя кровать стоит не на возвышении, а на каменном полу и представляет собой не что иное, как груду самых мягких и толстых мехов. У меня есть небольшая ниша для туалета чуть дальше, каменная столешница для приготовления пищи и яма для костра. У меня есть стойка для моего оружия, несколько табуреток и разноцветные тканые полотна, которые Ти-фа-ни и Ме-ган сшили для меня. Это маленькая комната, и она сильно отличается от его собственной. И для меня важно, чтобы он не нашел это место… простым.
Пока я разжигаю огонь, он ходит по дому, разглядывая мои вещи. Он подходит к каменной стене и всматривается в нее.
— Это петроглифы (прим. первобытные пещерные наскальные живописные рисунки)? — спрашивает он.
— Я не знаю этого слова.
— Рисунки на камне? Язык?
Я пожимаю плечами.
— Они были здесь до того, как мы пришли. На некоторых стенах есть картины, на некоторых — нет. — Они меня не очень интересуют, хотя некоторые люди очарованы ими.
— Ха, — говорит он. — Если они были хоть в чем-то похожи на эти рисунки, то это уродливые существа. Четыре руки и ни одного рога.
— Они давно ушли, — говорю я и добавляю в свой голос дразнящие нотки. — Тебе не нужно беспокоиться о том, что они вернутся и напугают тебя до полусмерти.
Он смотрит на меня, и намек на улыбку изгибает его губы.
— Думаю, нет.
Мне нравится, что у него немного улучшилось настроение. Я увеличиваю огонь, добавляя еще больше топлива, чтобы он не затух. Странно оглядываться и не видеть, как его глаза светятся в темноте. У него нет кхая, — напоминаю я себе. — И
Но сейчас он здесь. Обо всем остальном я позабочусь завтра. Я похлопываю по табурету рядом с тем местом, где сижу на корточках.
— Иди сюда и сядь у огня.
Мёрдок приближается, и я замечаю, что теперь, когда мы одни, с его лица спадает напряжение. Я рада. Он садится и расстегивает переднюю часть своего костюма, затем потирает руки и протягивает их к огню.
— Становится холоднее.
— С заходом солнц действительно становится прохладнее. Не волнуйся — под мехами нам будет тепло.
Вместо того чтобы заставить его улыбнуться, он выглядит несчастным.
— Фарли…
— Тссс, — говорю я ему. — Я ничего не прошу у тебя, кроме твоего общества, пока ты здесь. Ты не можешь остаться, и я не уверена, что хочу уходить, — я качаю головой. — Все так, как было задумано. Все, что мы можем сделать, это наслаждаться тем временем, которое у нас есть.
Его глаза все еще печальны, но он кивает. Когда я встаю, он хватает меня за бедра и усаживает к себе на колени.
— Если это так, то я не отпущу тебя сегодня вечером.
Я хихикаю и обвиваю руками его шею, потому что ни в малейшей степени не возражаю против этого.
— Ты голоден? Хочешь пить?
— Нет. — Мёрдок прижимается поцелуем к костяным пластинам на моем плече. — Мне было холодно, но с тобой в моих объятиях мне теплее.
— Может, нам раздеться и забраться под меха? Тебе будет намного теплее, когда твоя обнаженная кожа прижмется к моей.
Он закрывает глаза и стонет, прижимаясь лбом к тому самому месту, которое только что поцеловал.
— Сжалься над человеком.
— Почему? Это практично.
— И я не смогу удержаться, чтобы не прикоснуться к тебе.
Я фыркаю. Это его единственное беспокойство?
— Почему ты должен сопротивляться этому? Я тоже хочу прикоснуться к тебе.
Он поднимает голову.
— Я не хочу, чтобы ты чувствовала, что я тебя использую.
Использует меня? С моим кхаем, поющим дикую, нуждающуюся песню в моей груди? С каждым днем мое тело болит все сильнее, и я чувствую пустоту, потому что мы не спарились. У меня уже скользко между бедер, и мой пульс учащенно бьется. Если он не прикоснется ко мне в ближайшее время, я буду той, кто использует его.
У этой идеи есть свои достоинства.
Но поскольку он сопротивляется, я поднимаюсь на ноги и встаю между его ног. Я развязываю завязки на своей кожаной тунике и сбрасываю ее с плеч, оставляя торс обнаженным. Он смотрит на мои соски с голодным выражением на лице. Я хочу, чтобы он прикоснулся ко мне. Я чувствую себя так, словно умираю из-за этого. И все же он не тянется к тому, что я ему предлагаю. Неужели он действительно думает, что я возненавижу его, если он прикоснется ко мне, а потом оставит?