Выбор

Дейс Джули

Не успеваю моргнуть, как она подскакивает и бежит к машине, с криками о том, что замёрзла. Буквально за пару секунд её фигура исчезает с горизонта, прячась за дверью и тонированным стеклом пассажирского кресла. В отличие от неё, спокойно достигаю машины, не страшась холода.

Включаю горячий обдув на максимум и стягиваю свои коньки, пока Эмма растирает ладони и кладёт их на панель.

— Ударилась? — спрашиваю я, убирая коньки за кресло.

Девушка поворачивает ко мне лицо. Её глаза не иначе, как горят, щёки покраснели так сильно, что легко потрескаются, а губы, вероятно, распухли из-за поцелуев

на морозе. Эмма тяжело дышит и смотрит на меня так пристально, что становится немного не по себе. Ещё одна секунда, и она оказывается на моих коленях, впиваясь в губы. По щелчку пальцев забываю где мы и в чьей машине. Пальцы находят клепки и замок на её куртке. Одним движением расстегиваю клепки, следом за чем взвизгивает молния. Куртка и шапка отлетают в сторону. За ними следует толстовка, которую дал ей перед отъездом, а после футболка. За полминуты к её одежде присоединяется моя. Между поцелуями начинаю смеяться, потому что всё выглядит нелепо и скомкано, когда мы вместе пытаемся стянуть штаны с её бёдер.

Это всё же удаётся, но с трудом. На мне есть низ одежды, в то время как на Эмме лишь нижнее белье. Она приподнимается и помогает мне стянуть штаны, опираясь на руль, благодаря чему раздаётся резкий возглас клаксона, что тоже смешит. Смех затихает, когда она опускается сверху. Его заменяет выдох, который мы издаём в унисон. Мне требуется секунда, чтобы глазами найти регистратор и вырвать его, выбросив в окно. Отец убьёт меня, но пока не заметил, есть время что-то придумать. Конечно, вряд ли выпасть из салона ему помог ветер. Такая отмазка подойдёт только летом, и то, очень сомнительно.

Эмма начинает двигаться, и все мысли отходят на задний план. Я лишь надеюсь, что смогу вспомнить об этом после. С головой тону в девушке, чьи глаза смотрят в мои, а пальцы впиваются плечи. Нахожу её ладонь и сжимаю в своей, оставив поцелуй на запястье. Она прижимается ближе и опирается лбом на мой.

— Я люблю тебя, — с дрожью в голосе, шепчет Эмма.

— Я люблю тебя.

Стоит этим словам слететь с губ, как она замирает. Если у меня не хрустнут кости в ладони, то это тоже успех, потому что Эмма сжимает её так сильно, что перестаёт поступать кровь.

— Я люблю тебя, — повторяю, чтобы это не показалось ей галлюцинацией.

— Ты говорил…

— Плевать. Я люблю тебя.

Её глаза наполняются слезами, из-за чего в горле образуется ком. Она остаётся на месте, не двигаясь и продолжая смотреть на меня в упор.

Вздохнув завожу локоны волос за уши и провожу большим пальцем по подбородку девушки.

— Я люблю тебя, только двигайся, иначе я сойду с ума.

— Сойдёшь с ума? — со смущённой улыбкой, спрашивает Эмма.

— Да, ты не поймёшь, это мужское.

Эмма делает движение, благодаря чему изо рта вырывается стон. Ещё немного, и моя крыша вполне серьезно поедет в неизвестном направлении и без обещания вернуться.

К счастью, она не останавливается. Нам удаётся поймать нужный ритм и получить кульминацию.

Спустя несколько минут, мы оба возвращаемся в реальность и между поцелуями натягиваем одежду. Я думал, всё будет намного сложнее, где мне придётся уговаривать или вовсе тащить её на лёд под любым предлогом, но всё прошло довольно легко и весело. А если учитывать заключение, то невероятно.

Песня

меняется на NEFFEX–Closer to heaven. Смеюсь, когда Эмма начинает качать головой в такт музыке, а следом подпевать. Хотя, не подпевать, а лучше сказать: читать реп. Это выходит очень забавно и мило. Выгибаю бровь, на что она показывает язык и продолжает жестикулировать руками, словно является одним из членов реп тусовки. Несмотря на всю нежность мелодии, я едва могу сдержаться, чтобы не рассмеяться и не протянуть окончание припева вместе с ней. Не знаю, могла бы она быть такой, если бы рядом была моя семья.

Эмма делает паузу, и я подталкиваю её.

— Продолжишь?

— Спрашиваешь ещё, — быстро тараторит она. — Второй куплет мой любимый.

Она моментально подстраивается под продолжение мелодии и ритмично качает головой, помогая движению руками. Я же отклоняюсь на спинку кресла и бегаю глазами между ней и дорогой. Вряд ли я могу перестать улыбаться, подобно идиоту, когда смотрю на неё.

На улице заметно стемнело, когда мы возвращаемся в домой. Я уже знаю, чего она захочет, поэтому сбрасываю обувь и направляюсь в комнату, чтобы предоставить Эмме горячий душ. И как полагалось, получаю благодарную улыбку, когда она начинает стягивать одежду.

— Это будет самая долгая ночь в моей жизни, — вздохнув, говорю я, выйдя из ванной комнаты, куда унёс полотенце.

Эмма поворачивает голову и непонимание отражается на лице. Её пальчики замирают на ткани лифчика, который она ковыряла сбоку. Я стараюсь смотреть в глаза, но проигрываю в борьбе с самим собой. Взгляд скользит по идеальным изгибам тела, которое скрывает полупрозрачная кружевная ткань нижнего белья непонятного оттенка, чьё сочетание напоминает зелёный и голубой. Я начинают забывать, почему отказываюсь от принятия душа с ней, а это плохо. Волосы, которые напоминают волны, струятся по её спине и, кажется, сейчас такой же волной плавно упадет моя челюсть. Я не обратил на него внимания в машине, но сейчас, когда она стоит передо мной почти обнаженной, хочу вернуться и повторить всё в замедленном действии.

— Почему? — спрашивает Эмма.

Я уже забыл, что сказал.

— Что?

— Почему долгая ночь?

Я только успеваю открыть рот, но улавливаю открытие дверной ручки. Так резко, как только могу, устремляюсь к Эмме, чтобы закрыть собою, и дёргаю своё полотенце, которое мирно покоилось на стуле, что с грохотом валит его на пол. Лишь чудо приходит на помощь и помогает обернуть полотенце вокруг тела девушки до того, как брови Мэйсона поднимутся на лоб.

— Черт возьми, стучи! — рычу, раздражаясь с каждой новой секундой, которую он стоит в пороге и смотрит на нас. Кажется, Мэйс тоже чувствует себя неловко, потому что тут же отворачивается.

Каждой клеточкой ощущаю, как тело Эммы начинает дрожать, дыхание становится учащенным. Сбоку вижу, что её губы едва приоткрыты, а глаза широко распахнуты от ужаса.

— Ты глухой, твою мать!? — громче повторяю я, вкладывая в вопрос всё раздражение, что успело накопиться меньше, чем за минуту.

Дверь хлопает, а Эмма вздрагивает и сумбурно тараторит:

— Я хотя бы не была голой…

Молча стягиваю футболку и, не глядя, сую ей.

— Эйден, мне…

— Надень. Я тоже не могу думать трезво, пока ты голая.