Выбор
Шрифт:
Если же человек достаточно силен, сильнее тебя, то рано или поздно приворот он порвет в клочья мелкие. И тогда…
Тогда ничего хорошего ни для себя, ни для рода своего не жди. Все разнесет привороженный, все сделает, чтобы за твое зло своим отплатить. А это случается иногда, и цепи рвутся, и связь ломается. Редко ведь привораживают кого поплоше да поглупее, обычно целятся в тех, кто умен, красив, силен, богат…
А ежели скинет привороженный твою удавку, сам ли, с чьей-то помощью, так все тебе достанется.
И об этом ведьмы тоже умалчивают. Им-то что?
Это не они свою душу отдают в заклад, они уже давно все отдали и продали. Это твой грех. Твоя вина. И ни на кого ее списать не получится.
Обо всем этом знали люди, в комнате находящиеся, но и выбора другого не видели.
Не устраивала их Устинья Алексеевна, никак она к их целям не подходила, вот и приходилось выкручиваться. И как люди умные… сами-то они не подставятся. А вот кого другого легко под проклятье подставить.
Что страшного в привороте?
Всего-то и надобно, что Федора к Утятьевой приворожить, сама она и привораживать будет. Женится он на Анфиске, поживет с ней лет пять, а потом приворот и разорвать можно. помочь несчастному царевичу.
Анфиска все последствия получит, а Федор свободен будет, еще раз жениться сможет. Еще и ребеночка, авось, получит. Докажет, что могут у него дети быть, не то, что у Борьки.
А как и не выживет малыш… ну так что же?
Бог дал, Бог взял.
Коварно?
А Анфису никто и не заставляет соглашаться, сама она царевной стать желает, сама власти жаждет. Все сама. Сама и платить будет, кровью, а то и жизнью своей никчемушной.
Наконец вино готово было, ведьма еще раз бутыль встряхнула, закрыла, да боярину Раенскому протянула.
— Вот так. Пусть угостит дурачка из своих рук, и ладно будет.
— Точно ли?
— Слово даю.
Боярин кивнул, поблагодарил, и бутыль унес. Вот и ладно, сделано все. Теперь выждать надобно нужного момента, да и угостить Федора.
Помнил боярин о судьбе невезучей девушки. Помнил, сам же и хоронил. Но это ж другое?
Может, и Устинья эта сама Федора приворожила?
А может, и еще чего было, как теперь узнать?
Попробовать все средства надо, чтобы Феденьку на подходящей девушке женить. Может и получится чего?
А ежели… ежели с Анфисой чего не того случится… судьба ее такая. Бывает же… сама она на то согласилась. Боярин Утятьев против будет?
А кто ему про то скажет?
Опять же… его дочь на черный ритуал согласилась, царевича приворожить решила! Да за такое…
Покаяние назначат! В ссылку отправят! И это еще если по-доброму, так-то и казнить могут. Так что… Анфису можно будет хоть с кашей съесть, не возразит боярин и словечком, побоится всего остального лишиться: не то что дочери, а власти, имущества, а то и чина боярского.
И
Федор собирался к боярышням, ровно на каторгу, в Михайлу щеткой кинул, не попал, правда.
— Прочь поди, дурак!
— Да чего ты, царевич? Красавицы же! Одна к одной, ровно яблочки наливные в лукошке золотом!
— Не нужны мне те яблочки, мне Устя надобна!
— Так и она там будет!
— Только к ней и не подойдешь за дурехами этими: налетят, защебечут, только их глупости и слышно!
— Ум-то бабе и без надобности. Может, боярышня Устинья посмотрит, как они добычу делят, да и заревнует?
Вот тогда за щеткой и коробка с румянами полетела.
— Не ревнует она, понял?
Михайла понимал, чего тут не понять? И она не любит, и остальные. Царевич ты, вот и вцепились! Жаль, вслух такого не скажешь.
— Царевич, это просто перетерпеть надобно. Вот как лекарство горькое… скоро уж ты на своей красоте женишься.
— Как же!
— К брату сходи, с ним поговори? Не откажет, чай?
Федор задумался.
А может, и правда — к Борису пойти, поплакаться? Должен ведь брат понять его?
Обязан, на то он и брат.
Как давно Федор с братом разговаривал, или его понять пытался, помочь, поддержать?
А это вы к чему спрашиваете?
Он и не обязан, это ему все обязаны! По гроб жизни и за гробом!
Борис по коридору шел, когда навстречу ему боярышня попалась.
Как-то так неловко получилось… он шагнул, она шагнула — и вскрикнула тихо, на стену оперлась, и глаза такие, умоляющие.
Борис даже не сразу и признал-то ее, мало ли тут девок ходит? Одна из тех, кто на отборе был.
Мария, Марина… Марфа? Да, кажется, Марфа. На Марину похожа внешне: черноволосая, синеглазая, статная, аж передернуло от сходства этого, противно стало. Неприятно.
А все ж мужчина должен мужчиной оставаться, потому Борис вперед шагнул, руку протянул, встать помогая.
— Ушиблась, красавица?
— Ой, государь! Кажется, ногу я подвернула. Сама и не дойду никуда… посижу я тут, на полу, подожду кого, чтобы помогли мне к лекарю добраться.
Тут бы Борису ее и бросить, или стрельцу какому передать. Пусть ведет до горницы до ее.
Другое толкнуло.
А ежели кто их с Устиньей увидит ненароком? Пусть его с другой бабой еще увидят тогда не Устю, а вот эту черноволосую подозревать будут в симпатии его. Да и ничего страшного, доведет он девку до комнаты, не переломится.
— Пойдем, красавица, провожу тебя. Ты ж одна из невест царевичевых? Марфа?
Расцвела так, ровно ей корону пообещали. Почти…
— Да, государь! Марфа я.